Дыры между ноздрями - [17]

Михаил указал на Умника.

— Этот человек и есть этот путь, — сказал Михаил. — А ты — это путь в никуда.

Один из всадников перед ними вырвал тушу, и уж было пересёк с ней черту, за которой лежала его победа в игре. Однако туша козла зацепилась ногой за сбрую лошади соперника. Всадник рванул её с такой силой, что туша разорвалась пополам прямо над победной чертой. Он спрыгнул со своей кобылы, опустился на колени и принялся сгребать руками розовый порошок вместе с пылью и песком, проливая на него тяжёлые слёзы и громко хныча. Другие всадники гарцевали вокруг него и хохотали, размахивая нагайками над головой.

— Пока он будет лить свои слёзы, тебе нечего предложить, сестрёнка! — усмехнулся Умник, взглянув через плечо Михаила на Агнешку.

* * *

Блестящие огоньки в низине привлекли их внимание. Солнце заходило за горизонт.

— Чего это там такое светится? — спросила Трейси.

— Старатели наверное, — сказал Том. — Развесили вокруг себя солнечные батареи. Ищут золото, платину, серебро. Только на этой планете ни черта нет, а если б и было — они бы свободно здесь не разгуливали.

— Так а что же держит здешних людей? — спросила Самболь.

Втроём они медленно забирались по очередному склону на своих лошадях.

— Могли бы уже и догадаться. Видели ведь сожжённое поле? — говорил Том. — На этой поганой земле ничего не растёт, кроме этих цветов. Компания Хитачи растопила здесь льды своими электронагревателями. Они создали атмосферу, позвали народ возделывать землю. Но делать почву плодородной для них оказалось невыгодно. Их дочерняя компания, производитель химикалий, тогда разорилась. Закупать втридорога у третьих фирм они попятились, в итоге смотались как ни в чём ни бывало. А мы остались: ведь мы продали всё чтобы добраться сюда.

— Красивые цветы, конечно, — сказала Трейси и указала на свой перевязанный нос. — Только порошок, который из них делают, рушит людям жизнь.

— Да, поэтому чиновники из объединённых планет наседают, требуют выращивать традиционные культуры и разводить скотину, — сказал Том. — Повесили даже свои спутники, которые жгут цветочные поля. Вот только культуры эти не растут, а скотина ломает ноги о камни. Я сам пытался разводить гречиху, рожь, овец с коровами. Ничего не вышло. Впрочем, чего уж греха таить. Даже если бы всё это росло здесь и бегало — выращивать цветы для порошка выгоднее раз в сто или даже тысячу. Как только тут проросла первая луковица эта планета стала наркопланетой.

— Так почему же ты этим не занимаешься? — спросила Самболь.

— Не хочу становиться рабом муджахидов. Я вольный человек. Вожу сам туристов по живописным местам. Вообще, странно, что эту планету находят живописной. Говорят, что Ганимед напоминает людям Оклахому, или Казахстан. Не знаю точно, никогда не был на Земле.

Том привёл их к одинокому глинобитному домику, куда приводил всех своих клиентов. Всем им он рассказывал одну и ту же историю, о том, как построил его своими руками, и так же, как и для них всех он не упомянул для Трейси и Самболь что бывшие владельцы дома покоятся под их ногами, под полом. То была бездетная семья из первой волны прибывших земледельцев. В своё время они отказались растить цветы на своей земле.

Самболь как бывалая наездница привязала свою лошадь — бадахшанского рысака — к коновязи. Её проиграл на игре в козлодрание один из всадников, и муджахиды отдали её Тому за ненадобностью.

Трейси захотела последовать примеру подруги, но Том мягко забрал кожаные поводья из её рук.

— Она никуда не убежит, — сказал он.

— Стой тут, деточка, — шепнул он на ухо кобыле, похлопав ладонью на шее там, где коснулся её Пророк своими перстами.

Лошадь фыркнула, поводив мордой. Механическая нога немного пожужжала, и животное встало как вкопанное, только лишь едва шевеля ноздрями и хлопая большими, пустыми глазами.

В домике Том показал где лежат брикеты прессованного обогащённого угля, сам закинул несколько штук в печку и разжёг её. Открыл холодильный шкаф и продемонстрировал запасы вяленого конины. Залил в бак воду из кожаных фляг на своей лошади. Кровать он заботливо застелил новым бельём, специально привезённом с собой.

Самболь присела на кровати.

— Вот мы и здесь, одни, вдали от всего безумия, как ты этого и хотела, — сказала она, наблюдая за тем как Том за окном верхом на своей кобыле исчезает в горном пейзаже.

Трейси присела рядом с ней и развязала ленту на затылке.

— Как я этого хотела? — спросила она с укоризной во взгляде. — Ты сделала мне одолжение?

Ленту она сняла, обнажив нос без перегородки. Трейси подняла ленту, держа её в кулаке, и отпустила, не отводя глаз от Самболь. Ленточка упала на пол, развеваясь и описывая круги в воздухе.

Самболь потянулась пальцами к повязке над левым глазом.

— Не стоит, — остановила её Трейси. — Не хочу видеть твой поганый мутный глаз, как у больной рыбы. И не лезь ко мне, я хочу спать.

Свою повязку Самболь всё‑таки сняла, и когда Трейси улеглась, отвернувшись от неё, Самболь прижалась к ней и обняла. Рукав рубахи на Трейси она расстегнула и задрала до самых плеч. Губами Самболь прикоснулась к рыжеватым волоскам на её руке. У Трейси от прикосновения защекотало в спине, она дрогнула, но не оттолкнула Самболь. По её сухой, обветренной щеке слеза прочертила борозду в дорожной пыли, налипшей на её кожу.