Дыра - [7]

Все спешили к кулеру, пока вода в трубках не остыла, наливая себе последние горячие капли воды для кофе.

В столовой стоял шум.

– Потоп, – весело сказал ему Боб сзади, – второй цех плывет как бассейн, – и засмеялся.

– Уточек не хватает. – Улыбнулся Сэм. – Наверное, нас домой отпустят, как ты думаешь? Включат свет или нет? Настоящий блэкаут.

– На улице, ты видел, что творится? Стена воды, по колено, как мы пойдем? – спросил его растерянный и впечатленный Боб.

– Придется через цех, все равно всё стоит. – Сэм налил себе теплой воды и отпил. В столовую вошел мастер смены.

– Сегодня не работаем, всех отпускают. Завод стоит, – обратился он ко всем.

– Плывет, Робби, плывет, а не стоит, – отозвались из толпы, и раздался хохот.

– Не то слово. Пока всё не смыло, все домой, и ждите звонка, ситуация продлится долго. Начальство не знает, когда запуск, передают целую неделю дождей, и ситуация может усугубиться.

Спустя несколько минут Сэм в компании коллег, немытый из-за отсутствия света, пересекал залитый цех и под проливной дождь добежал до стоянки, сел в машину, вытер мокрое лицо и завел мотор.

Впереди его ждала невыносимо тяжелая дорога домой: на дороге валялись ветки, грязь, камни устилали асфальт, сверкала молния и долбил нескончаемый гром.

Ехать в такую погоду было невыносимо тяжело: почти всегда на тормозах, из-под колес била вода, которая расступалась на асфальте и затем вновь собиралась в поток.

* * *

Будущее. Киберпанк. Сэм не верил во всю эту чепуху, будущее не наступит, никакие роботы не отнимут у людей работу. Отнимать работу могут только сами люди путем обесценивания труда, что происходит с обеих сторон трудового договора.

Высокие технологии для Липтикута оставались где-то за горизонтом, а все повседневное превращалось в долгую томительную обыденность. Высокие технологии подразумевают рост, инновации и замену старого новым, а нужно было заменить сам Липтикут, вынуть из него систему и залить вместо нее нечто новое и совершенное. Но это были лишь фантазии, и то не от Сэма, а от единичных жителей округи, собранные по слову от каждого.

Человеческий труд был слишком дешевым, чтобы его ценить, и в это же время незаменимым из-за его все той же незатейливой дешевизны. Всегда ценился труд редких специалистов, но и его система пыталась обесценить путем нехватки таких кадров и конкуренции. А что было бы в обществе роботов, у которых отсутствуют амбиции и эмоции, для которых не существует социального статуса? «Их можно было бы эксплуатировать не щадя», – подумал бы какой-нибудь техношовинист и оказался бы прав. У машин нет прав – только инструкции, у скотины нет прав – только ярмо. У роботов и скотины были бы свои паспорта – небольшой штрихкод, в то время как для людей – цифры в документах и имена, а это уже огромная разница.

Капитализм. Если у кого-то прибывает, то где-то чего-то не хватает. Бесплатная рабочая сила – волшебная палочка, по взмаху которой обогащается меньшинство. Рынок диктует стоимость вашего труда, а рынок – это потребность в нем. Замкнутый цикл самовоспроизводства роботов был бы идеальным выходом из всевозможных кризисов, ведь тогда бы отпала надобность в труде и торговле, следовательно, и в самом человеке. Липтикут был идеальным образцом эры производства.

Социализм и коммунизм. Для тех, кто не верит в капитализм и рынок, а верит в диктатуру пролетариата. Легко спутать, и обгадить, и построить нечто, совсем не похожее на идеал, который при такой сильной любви индивидуума к власти и деньгам способен существовать только на бумаге и в умах идеалистов.

Сэм верил в гармонию, в то, что все рано или поздно успокоится во вселенной и в мире, а если и суждено потерять работу, скитаться в нищете в поисках хотя бы минимальной оплаты, от судьбы не уйти, какой бы жестокой она ни была, и он боялся своего будущего. Конец в качестве всеобщего затухания, возможен ли он? Будет ли предшествовать ему нещадная и жестокая борьба за место под лучами солнца? Как жестоко люди борются перед смертью за последний глоток воздуха в газовой камере? Но разве Земля – газовая камера? Итак, люди, умеющие выполнять одинаковую монотонную работу из года в год и не задавать при этом лишних вопросов, – идеальные люди эпохи.

Как и все, Сэм не любил распространяться насчет политики – это было чревато последствиями. Все в этом городе, и не только в нем, сидели по углам и думали только о своей собственной шкуре. Никто не говорил о политике. Если вы чувствуете воздух, вы говорите о нем? Политику чувствовал каждый – как от нее смердит трупами, а сейчас от нее несло трупами нью-йоркеров.

5

Уже стемнело. Бармен стер пену со стойки и вымыл кружки.

Завсегдатаи не рискнули выходить в такой ливень на улицу и идти за выпивкой, и бармен грустил, бар пустовал. Закрывая забегаловку «Олений кусок», он посматривал щенячьими глазами за окно, где городок смывало в овраг. Грустил, грустил и грустил. Вместо тревоги в нем поселилась грусть – он начал тосковать по родным.

Официантка мыла столы до блеска, и в самом дальнем углу зала все еще торчала пара сопляков. Одним из «унылого говна», как их называла Шелби, был сын местного шерифа Арона Джонсона, который вечно покрывал своего отпрыска, когда тот бил кому-то морду.