Дымный призрак - [2]

Она ждала ответной шутки. Но шеф отступил на шаг, и лицо его затвердело.

— Вернемся к вопросу о почтовых привилегиях второго уровня, — бросил он и возобновил диктовку.

Когда секретарша ушла, он вскочил, потер пальцем пятно на столешнице, посмотрел на черный след на коже и озабоченно нахмурился. Выдвинув ящик, он извлек оттуда тряпку, торопливо вытер стол, скомкал тряпку и швырнул обратно. Кстати сказать, в ящике уже валялись три или четыре измазанных сажей тряпки. Затем он подошел к окну и стал вглядываться в надвигающиеся сумерки, задерживая взгляд на дымовых трубах и цистернах для воды.

— Типичный невроз, да еще с галлюцинациями, — бормотал он себе под нос; его усталый, выхолощенный голос заставил бы мисс Миллик вздрогнуть. — Все то же проклятое душевное расстройство, только в новой форме. Иного объяснения и быть не может. Но до чего же реально! Даже сажа как настоящая. Нет, надо показаться психиатру. Вряд ли я сегодня смогу войти в фуникулер…

Его голос оборвался. Он потер глаза, и на него нахлынули воспоминания.

Все началось как раз с фуникулера. Он привык к тому, что, когда до отказа набитый вагончик делает поворот, взору открывается мир крыш — тусклый и печальный мирок толя, просмоленного галечника и задымленного кирпича. Проржавевшие оловянные трубы со странными, конической формы шляпками напоминали заброшенные посты подслушивания. В целом эти крыши ничем не отличались от десяти тысяч других однообразных городских крыш. Однако он всегда видел их в подступающих сумерках: то ли в призрачном полумраке, то ли обагренными грязно-алыми отблесками заката, то ли наполовину скрытыми за пеленой дождя, то ли испещренными черноватым снегом. Они представлялись ему необычно унылыми, едва ли не прекрасными в своем уродстве, но отнюдь не живописными, кошмарными и вместе с тем наводящими на мысли о высоком. И подсознательно они начали символизировать для Кейтсби Рэна известные стороны того века страхов и несбывшихся надежд, в котором ему привелось жить, безумного века ненависти, тяжелой промышленности и мировых войн. Ежедневный осмотр крыш стал неотъемлемой частью его жизни. Разглядывал он их лишь под вечер, ибо утром, по дороге на работу, обычно садился на другую сторону и тут же с головой погружался в чтение газеты.

Как-то вечером — дело было поздней осенью — он заметил на третьей от эстакады крыше черный бесформенный мешок. Не то чтобы он задумался над этим; факт просто отложился в его памяти. На следующий день он обнаружил, что допустил неточность: мешок лежал на крыше ближе к эстакаде, чем ему показалось накануне. Внешний вид мешка, его цвет и грязные пятна вокруг говорили о том, что, как ни странно, он набит угольной пылью. Правда, его прижало ветром к ржавому вентилятору; значит, внутри не угольная пыль, а что-то еще — быть может, палые листья. Кейтсби слегка удивился, осознав, что ожидает следующего взгляда на таинственный мешок с некоторой тревогой. Мешок внушал ему подозрения, особенно когда он вспоминал выпуклость с одного его бока, которая создавала впечатление, будто из-за вентилятора выглядывает неправильной формы голова. Опасения Рэна оказались не напрасными: на третий вечер мешок переместился на ближайшую к эстакаде крышу. Он лежал на дальней ее стороне, словно только что перевалился через низкий кирпичный парапет.

Потом он исчез. Кейтсби встревожило испытанное им чувство облегчения, ибо дело представлялось слишком незначительным, чтобы хоть сколько-нибудь из-за него переживать. Подумаешь, эка невидаль причуды воображения! Ну, привиделось ему, что какой-то предмет подползает по крышам к эстакаде, ну и что? Обычные шуточки воображения. Так думал Кейтсби, стараясь не вспоминать о том, что его воображение никак нельзя назвать обычным. Всю дорогу от станции до дома он размышлял о том, куда мог подеваться мешок. Ему лишь показалось или на самом деле к ближнему, обнесенному парапетом краю крыши тянулся едва заметный грязный след? На мгновение перед мысленным взором Рэна возникла малоприятная картина: черное горбатое существо, притаившееся в засаде за парапетом. Он поспешно выбросил эти мысли из головы.

Следующим вечером, почувствовав, как вагончик притормаживает перед поворотом, он было решил не смотреть на крыши, но возмутился собственному малодушию и кинул быстрый взгляд за окно. Когда он повернулся обратно, лицо его было белее мела. Времени вглядеться как следует не хватило, и потому он не был уверен, действительно ли заметил очертания головы над парапетом. Ерунда, сказал он себе. Даже если там и вправду что-то было, этому наверняка существует разумное объяснение, и нет никакой необходимости рассуждать о галлюцинациях или о сверхъестественном. Завтра он постарается присмотреться повнимательнее, и все, без сомнения, выяснится. Если понадобится, он сам заберется на ту крышу — хотя он не имел представления, где ее искать, и вовсе не желал потворствовать глупым страхам.

Шагая от станции к дому, он всю дорогу нервничал. Ночью ему снились кошмары; мысль о таинственном мешке не исчезла и с пробуждением и продолжала преследовать его целый день. Именно тогда он начал отпускать якобы шутливые замечания относительно природы сверхъестественных сил, которые так ошеломили мисс Миллик. Еще в тот день он понял, что терпеть не может грязи и сажи. Чего бы он ни касался, все представлялось ему донельзя грязным; он обнаружил вдруг, что протирает свой письменный стол с настойчивостью старой дамы, которая преисполнена страха перед микробами. Ему подумалось, что дело не в том, что его кабинет внезапно превратился в свинарник; нет, грязь всегда была тут, просто раньше он не обращал на нее внимания. Однако нервозность его все возрастала. Задолго до того, как вагончик приблизился к повороту, он стал всматриваться в полумрак, твердо решив не упустить ни единой детали.