Дымка. Черный Красавчик - [100]

Через несколько минут Долли прибежала в конюшню; она прыгала от радости.

– Гарри, – заговорила она, – послушай, какая прелесть! Госпожа Фаулер предлагает нам сейчас же переехать в деревню. Поблизости от нее есть свободный дом с садом, с курятником, с яблонями, – ну со всем, со всем, что можно вообразить хорошего! Весной увольняется ее кучер, и она предлагает отцу его место. Кругом есть много помещиков, где ты можешь служить помощником садовника, или в конюхах, или в доме. А для меня там есть хорошая школа. Мама так рада, что она и смеется, и плачет, и папа очень доволен.

– Да, это чудесно, – сказал Гарри. – Самое подходящее дело для отца с матерью. Только я не хочу служить в доме и надевать ливрею со светлыми пуговицами. Я лучше буду работать в саду или при конюшне.

Решено было, что как только здоровье Джери поправится, так вся семья переберется на жительство в деревню, а экипаж и лошадей продадут.

Плохая весть для меня! Я был уже немолод и не мог ожидать чего-нибудь лучшего в своей судьбе. Нигде, со времен Бертвика, я не чувствовал себя таким счастливым, как у моего доброго хозяина Джери. Но все-таки три года извозчичьей езды сказались на моем здоровье. Я был уже не тот, что прежде.

Грант тотчас объявил, что он покупает Огонька. Другие извозчики с нашей биржи предлагали купить меня, но Джери не захотел оставить меня в трудной извозчичьей езде. Грант обещал приискать мне место, где мне будет покойно жить.

Наконец пришел и день расставания. Джери не выходил еще из комнаты, так что я не видал его с кануна нового года. Полли и дети простились со мной в конюшне.

– Милый Джек, добрый старый Джек, – говорила Полли, – как бы я хотела взять тебя с нами в деревню!

Она погладила мою гриву и, наклонившись близко, поцеловала мою шею. Долли тоже целовала меня и плакала, Гарри молча гладил меня; видно было, что ему очень грустно расставаться со мной. А мне-то как больно было покидать их!

XLIII. Яков и барышня

Меня продали одному хлебному торговцу, имевшему свою булочную. Джери знал его; он надеялся на то, что меня здесь будут хорошо кормить и не загоняют ездой. Действительно, я не мог пожаловаться на корм на моем новом месте, и если б хозяин чаще бывал у нас, то меня и работой не мучили бы; но его приказчик не давал никому покоя. Бывало, стоит воз совсем уж нагруженный, а он торопит людей, приказывает еще чего-нибудь наложить.

Возчик Яков, ездивший со мной, часто говорил ему, что нельзя больше наваливать клади, что я не свезу.

– Не стоит два конца делать, – возражал приказчик, – когда можно все в один раз поднять.

Яков, по примеру других возниц, ездил на строгой узде, что мешало мне тащить воз. Через два-три месяца моя тяжелая работа стала на мне отзываться.

Случилось мне раз везти особенно грузный воз, и часть дороги шла вверх по крутому подъему. Я то и дело останавливался, так как был не в силах идти далее. Мой возница не одобрял этого и беспрестанно хлестал меня кнутом.

– Ну, двигайся, лентяй, – приговаривал он, – или я тебя заставлю идти!

Я взялся снова за воз и протащил его несколько шагов, но должен был остановиться; тогда кнут заработал с новой силой; я налег изо всех сил. Признаться, обида была мне чувствительнее боли; я знал, что стараюсь сделать все, что могу, а меня неизвестно за что били. Последние силы пропадали от огорченья.

В то время как возница стал меня в третий раз бить кнутом, к нам подошла барышня и проговорила нежным, умоляющим голосом:

– Зачем вы так мучаете лошадь? Я уверена, что она не может больше везти этот воз. Смотрите, какая круча!

– Что делать, сударыня, – отвечал Яков. – Пусть хоть из кожи лезет вон, а необходимо вывезти воз.

– Разве он не слишком тяжел для одной лошади? – спросила барышня.

– Так-то оно так! Я говорил приказчику, что лишнее накладывают, да ему все равно, хоть еще двадцать пудов прибавит; мое дело слушаться, что он велит делать.

Он поднял кнут, но барышня остановила его.

– Постойте, пожалуйста, погодите! – сказала она. – Кажется, я сумею вам помочь.

Яков рассмеялся.

– Вы с вашей строгой уздой, подтягивающей голову лошади, мешаете ей напрягать свои силы. Я уверена, что, если вы снимете эту противную узду, лошадь пойдет лучше. Попробуйте, послушайте меня, – заключила она убедительно. – Я была бы вам так благодарна!

– Что ж, для барышни отчего и не попробовать, – сказал возница с усмешкой. – Насколько же прикажете опустить голову, сударыня? – спросил он.

– Снимите эту вторую узду совсем.

С меня сняли узду, и я, на радостях, опустил голову до самой земли. Какое блаженство! Я несколько раз поднимал и опускал голову, чтобы размять шею.

– Бедный, вот что тебе нужно было! – сказала девушка, гладя меня и трепля по шее рукой. – Теперь попробуйте ласковым словом ободрить его, – обратилась она к вознице. – Я уверена, что дело пойдет лучше.

Яков взялся за вожжи.

– Ну, вперед, Черныш! – сказал он мне.

Я склонил голову и налег изо всей силы на хомут. Воз двинулся, я, не останавливаясь, втащил его на гору и только там стал переводить дух.

Барышня шла за нами. Она подошла, когда я остановился, и опять погладила меня. Давно уж я не видал такой ласки.