Дым отечества - [4]

— Стучите, — приказывает старший над троими. Если считать по годам, то он моложе спутников, но де Монкада — семья, и союзная, и родственная Его Святейшеству. — Хорошенько стучите. Синьор Петруччи! — горланит он сам пару мгновений спустя. Терпеливым чернявого молодого человека никак не назовешь. — Извольте выйти! «Добром, — добавляет про себя Уго де Монкада. — Потому что если не выйдете добром, то поедете с нами силой, а будете сопротивляться…». Он легко вспыхивает, этот Уго, особенно, если на пути обнаруживается препятствие. И препятствию в виде двери лучше бы убраться с дороги самому. Откройся, сезам, семечек не соберешь. Может быть, служанка слышит этот добрый совет, а может быть, ее Дева Мария надоумила, та самая, с перекрестка. Поспела.

— Синьор Петруччи! — топот по лестнице. Хозяин дома не любит шума. И кажется не очень расположен к господину де Монкада, потому что встречает его на верхней ступеньке крутой лестницы, так, чтобы папский родич вынужден был смотреть снизу вверх… на ровном полу быть бы незваному гостю на ладонь выше хозяина, а так приходится голову задирать. Толедский верзила смотрит и видит: темная мантия, темное серебро, волосы острижены коротко, лицо старого дерева, светлые глаза.

— Доброго вам дня, синьор ди Монкада… — Обращается вежливо, как к соотечественнику. Через «ди», а не через «де». — Чем обязан удовольствию принимать вас в своем доме?

— Извольте поехать со мной, — отсутствие приязни тут вполне взаимное, пожалуй. — Один из спутников Его Светлости тяжело ранен.

— У Его Святейшества и Его Светлости — лучшие врачи города. А я даже не медик. Хозяин дома, как обычно не говорит ничего, кроме правды — он доктор философии, а не медицины, и придирчивая корпорация ромских врачей никогда не принимала его в свои ряды. Да и само предложение немало насмешило бы обе стороны — и корпорацию, и синьора Петруччи. Но полгода назад, когда дальний родич Уго по глупости отсек другому родичу руку, а все ухищрения врачей не смогли остановить кровь, из гроба раненого подняла простая выдумка синьора Петруччи. И за это де Монкада был готов терпеть доктора философии на поверхности земли.

— Доктор Пинтор, — цедит, глядя перед собой, Уго, — сопровождает Его Святейшество в поездке. Доктор Торелла — с войсками в лагере. Раненый — Марио

Орсини из свиты Его Светлости. Он, вероятно, умрет, если оставить его медикам. У него дыра в груди. «А если он умрет, — загадывает про себя де Монкада, — то я тебя все-таки убью, неважно, чернокнижник ты или добропорядочный философ…» Хозяин дома морщится, как от головной боли.

— Дыра? За чем вы там опять не уследили? Чем это у вас мальчишки развлекались? В прошлый раз это была коса… Вспыльчивому молодому человеку хочется сделать что-нибудь нехорошее с синьором Петруччи прямо здесь и сейчас, не дожидаясь повода. Но приходится терпеть: ссориться с лекарем, который тебе позарез нужен — да проще убить больного своими руками.

— В этот раз — нападение по дороге.

— Так… — выдыхает Петруччи. — Куда повезли? И этот вопрос задан совсем иным тоном.

— В резиденцию Его Светлости.

— Ну хоть… — хозяина уже нет на ступеньках и «это сделали правильно» он глотает — не время. — Спускайтесь, синьор ди Монкада, я сейчас приду.

Во дворце — умеренный переполох. Вокруг вдвое больше солдат, чем обычно, и пеших, и конных. Гонцов вперед выслали сразу, так что процессию встретили, оттеснили зевак и любопытствующих в переулки, проводили до дверей, бдительно глядя по сторонам. Но слухи разлетаются вспугнутыми воробьями, несутся по улицам, ныряют под крыши, расходятся волнами от брошенного камня.

— Кого убили-то?

— Самого Чезаре Корво, говорят, папского сына.

— Да нет, вон он едет, вон, камень на берете…

— А говорили, его. Кого везут? Не видно? Зевакам и сплетникам не разглядеть, но не пройдет и часа, как они узнают, кто. Проследят, куда помчатся гонцы, кто с кем и куда ехал, с каким видом, откуда возвращался. Город вскипит котлом, под которым развели слишком буйное пламя. Потому что арбалетчик подстрелил Марио Орсини, отданного дедом в свиту

Его Светлости. Если без церемоний, заложника. И кем бы ни был скрывшийся, на нем только часть вины, а вторая на семействе Корво, потому что взяли и не уберегли.

Косвенный виновник происшедшего, Его Светлость герцог Беневентский, старший — уже год с лишним как старший сын Его Святейшества Папы Александра беседует в дальних покоях с капитаном своей охраны Мигелем де Кореллой. Свитские и прислуга предусмотрительно разбежались, услышав о происшествии и узнав, что герцог вернулся в резиденцию. Все они прекрасно знают, что их позовут, когда будут нужны, а попасться Его Светлости под дурное, да что там, предельно дурное, хуже не придумаешь, настроение — Боже, упаси… И ведь, скорее всего, ничего не сделает, но страшно до одури.

— Хорошо бы точно знать, в кого они стреляли, — говорит Корво.

Собеседник, неизменный спутник и доверенное лицо, задумчиво кивает. Хорошо бы — и точно — знать уже сейчас. Потому что стрелок мог ошибиться, выбрав мишенью мальчишку, вечно лезущего вперед при молчаливом попустительстве герцога, да к тому же — мальчишку, носящего черное и белое, в подражание Его Светлости и так же подбирающего себе лошадей. А мог и не ошибиться, а попасть ровно в того, в кого и хотел. Простое убийство — или попытка вызвать смуту?