Дыхание судьбы - [101]

Внезапно он нагнулся вперед.

— Обязательно нужно, чтобы у Ханны был необходимый материал для работы, ну ты понимаешь. Сейчас она изготавливает украшения практически из ничего, но скоро этого ей будет недостаточно. Ты должен свести ее с этими людьми из Ваттенса, что в Тироле. Дай Бог памяти, какая же у них фамилия?

Он почесал в затылке.

— Они тоже прибыли из Изерских гор, но сделали это в прошлом веке, счастливчики… Это лучшие мастера по обработке бисера и хрусталя.

— Ты говоришь о Сваровски?

— Точно!

Андреас с сомнением посмотрел на раскрасневшееся лицо Герта, обрамленное седой шевелюрой, решив, что старик выпил лишнего.

— Ты мне не веришь, — рассмеялся Хандлер, откидываясь на спинку стула. — Хоть у нас с тобой их нет, но я спорю на тысячу этих проклятых новых дойчемарок, что Ханна Вольф однажды станет известной в Париже и Нью-Йорке. Если, конечно, ее обеспечить всем необходимым…

В ту же секунду молодая женщина запрокинула голову и разразилась искренним смехом, который пронзил сердце Андреаса. Для того чтобы его сестра стала богатой и знаменитой, а особенно — счастливой, он готов был поспорить не только на несколько несчастных марок, он был готов отдать за это десять лет жизни.

Андреас поднял свою чашку.

— Пари заключено, — коротко ответил он.

Вынырнув из здания вокзала, Ливия почувствовала себя такой же оробевшей, как ребенок, пробравшийся в гостиную, полную взрослых.

Она прищурилась, ослепленная светом, отражающимся от переливчатой воды канала. Две гондолы танцевали на волнах, поднятых судном, груженным ящиками; крики и голоса заполняли пространство вокруг нее, словно праздничный фейерверк.

Она глубоко вздохнула, вновь ощутив этот особый запах покрытого тиной камня, пыли и отходов, этот восхитительно-острый запах затхлости, подчеркиваемый ароматом жимолости.

Под нежно-голубым небом ее детства щебетали ласточки, а люди занимались своими обычными утренними делами: провожали детей в школу, торопились на работу, открывали магазины, раскладывали газеты в киосках, разбирали охапки цветов, выкладывали на поддоны морскую рыбу, встречали покупателей, ремонтировали баркас, отправляли товар, делали покупки в магазине…

Никто не обращал на нее внимания. А ведь ей казалось, что этот момент настолько знаменателен, что все должны были на миг оставить свои дела и повернуться в ее сторону, чтобы аплодисментами поприветствовать Ливию Гранди, стоявшую на самой верхней ступеньке в своем вишневом костюме с черными пуговицами, тюрбане из органзы, пришпиленному к волосам, и чемоданом в руке.

Но самым замечательным было как раз то, что ничего не происходило.

В Венеции было восемь часов утра, стоял обычный июньский день, город продолжал жить своей жизнью, не обращая на нее ни малейшего внимания, потому что не было абсолютно ничего особенного в том, что она, вернувшись домой, снова заняла здесь свое законное место.

С сердцем, переполненным счастьем, молодая женщина сбежала по ступенькам, легкая, словно перышко, чтобы сесть на вапоретто, шумно причаливающий к пристани.

В Мурано она никого не предупредила о своем приезде. Волны бились о деревянный причал, у которого не стояло ни одной лодки. Ливия толкнула приоткрытые кованые ворота, испытывая одновременно волнение и тревогу. На мощеном дворе она еле удержала равновесие на своих чересчур тонких каблуках. Между камнями росли сорняки. Ничего не изменилось, и вместе с тем все стало неуловимо другим. Она поставила чемодан возле колодца, сняла перчатки, которые прилипли к вспотевшим ладоням.

В мастерской никого не было. Отдушины печи были закрыты, но пленник-огонь поблескивал, словно глаз циклопа, сквозь отверстия в стенках. На подоконниках выстроились пивные бутылки и разноцветные пузатые кружки, которые стеклодувы выдували для забавы из остатков стекла в конце рабочего дня. Она на цыпочках подошла ближе, погладила кончиками пальцем мрамор, на котором мастер набирал в трубку вынутую из печи стекломассу, коснулась стеклодувных трубок, ножниц и пинцетов, наклонилась, чтобы вернуть на место сдвинувшуюся деревянную форму.

«Я вернулась!» — восторженно подумала она.

И это было настолько сильное чувство, такое мощное дыхание любви, что она встала посреди комнаты, раскинула руки в стороны и принялась кружиться, запрокинув голову, сначала медленно, затем все быстрее, и шпильки выскочили из ее шиньона, тюрбан улетел, копна волос засияла в лучах солнца, ярко светившего в большое окно. Кровь стучала у нее в висках, счастье разливалось по всему телу, и она смеялась, танцевала, кружилась, порхала, снова вступая в свои владения и возвращаясь к жизни.

Когда Ливия наконец остановилась, запыхавшись, с трепещущей грудью, она сжала кулаки с такой решимостью, какой не испытывала уже давно, лет сто. И, что самое странное, она была обязана своим счастьем Элизе. Никогда бы Ливия не подумала, что однажды будет испытывать к ней чувство благодарности. К ее великому удивлению, сварливая золовка из волшебных сказок превратилась в союзницу.

Через четыре месяца после неожиданного визита Марко Ливия получила письмо от нотариуса своего дедушки, в котором сообщалось, что сделка по продаже мастерских состоится и без ее подписи, но закон обязывает проинформировать ее об этом. Когда Ливия заявила, что ей необходимо вернуться в Мурано, чтобы привести дела в порядок, она была готова услышать категорический отказ. Она приготовилась бороться с Элизой, которая обязательно выдвинет неопровержимые аргументы, чтобы отговорить ее от поездки.