Дыхание розы - [33]

Элевсия мгновенно подумала о библиотеке. Но все же она решила не говорить об этом секретном месте даже Аннелете.

— Потом я сыграю с этой змеей злую шутку.

— Какую?

— Хочу преподнести вам сюрприз, матушка.

Очевидная недоверчивость Аннелеты успокоила Элевсию. Сестра-больничная никому не позволит ввести себя в заблуждение. Поэтому Элевсия не стала настаивать, чтобы та рассказала ей о своем плане, и только одобрительно кивнула головой.

— Наконец, — продолжала сестра-больничная, — Бланш де Блино, и это самое важное. Почему хотели убить эту слабоумную, почти глухую старую женщину, которая буквально через минуту забывает, что она делала или говорила?

Аннелета нарисовала не слишком лестный портрет Бланш, но сейчас Элевсии было не до упреков, которые прежде были частью ее жизни.

— Бланш — наша благочинная, — продолжала сестра-больничная. — Она помогает вам и выполняет обязанности приора в моменты просветления, которые наступают все реже.

Внезапно Аннелета вскочила. Ее озарила одна мысль. Показывая пальцем на аббатису, она почти кричала:

— И она хранительница печати!

— Моя печать? — заволновалась Элевсия, вставая. — Вы думаете, что кто-то взял мою печать? Срывательница печати?[36] При помощи моей печати можно сделать все… отправлять секретные послания в Рим, королю, узаконивать акты и даже смертные приговоры… что еще…

— Когда Бланш не пользуется печатью, чтобы удостоверить маловажные документы, которые она подписывает от вашего имени, облегчая вашу задачу, где вы ее держите?

— В несгораемом шкафу, вместе с конфиденциальными документами.

В тот самый момент, когда Элевсия произносила эту фразу, ее обожгла одна мысль. Аннелета, несомненно, заметила смятение аббатисы, поскольку продолжала настаивать:

— Печать по-прежнему там?

— Нет… Да, конечно, я в этом уверена, — сказала аббатиса.

Элевсия положила руку на грудь и немного успокоилась, прикоснувшись к толстой цепи, на которой висел ключ. С ним она никогда не расставалась.

Внезапное изменение тона насторожило Аннелету. Она смотрела на аббатису и ждала продолжения.

— Несгораемые шкафы аббатств всегда запираются на три ключа в целях безопасности. Дверной механизм приходит в движение лишь в том случае, если все три ключа поворачиваются одновременно. По традиции один ключ хранится у аббатисы, второй — у хранительницы печати, а третий — у приора.

— А поскольку Бланш — хранительница печати и приор, значит, у нее было два ключа?

— Нет. Наша благочинная стареет душой и телом, и это вынудило меня отобрать у нее один из ключей. Я доверила его нашей экономке, которая зависит непосредственно от меня. По занимаемому ею иерархическому положению она имеет на это право.

— Этой желчной Берте де Маршьен, которой я не доверила бы свою жизнь!

— Как вы можете такое говорить, дочь моя! — начала бранить Аннелету Элевсия.

— А что? Разве мы не отбросили в сторону любезности, требуемые правилами приличия? Я не доверяю этой женщине.

— Я тоже, — призналась аббатиса. — Впрочем, она не единственная.

После минутного колебания Элевсия рассказала Аннелете о сцене, невольной свидетельницей которой она стала несколько недель назад: о разговоре между Эммой де Патю, учившей детей, и Никола Флореном, которому она была вынуждена предоставить в аббатстве кров.

— Эмма де Патю разговаривала с инквизитором, присутствие которого мы едва терпели? — повторила ошеломленная Аннелета Бопре. — Он воплощение зла, он один из наших врагов. О чем они могли говорить? Где она с ним познакомилась?

— Не знаю.

— Нам надо проследить за ней. Но сейчас нужно как можно скорее проверить, не украли ли ключ у нашей благочинной.

— Однако несгораемый шкаф невозможно открыть без моего ключа.

Духовная дочь аббатисы скривила губы, что было красноречивее слов, которые она сдержала. Вместо нее эти слова произнесла Элевсия:

— В самом деле… Если Берта де Маршьен… ну, если убийца уже завладела двумя ключами, я представляю для нее последнее препятствие, — подвела итог аббатиса. — Пойдемте, спросим у Бланш… Боже мой, бедная Бланш… Какая легкая добыча.

Как женщины и ожидали, они нашли Бланш в обогревальне, единственном отапливаемом в это время года помещении, где Бланш де Блино пыталась унять боль во всех своих членах. Она попросила обустроить ей небольшой уголок, поставить туда пюпитр, за которым она могла сидя читать Евангелия, не страдая от неудобств. Благочинная посмотрела на женщин покрасневшими от горьких слез глазами и прошептала:

— Я никогда не думала, что мне придется столкнуться с таким ужасом, матушка. Бедная малышка Аделаида! Отравительница среди нас, в наших стенах! Неужели это конец света?

— Нет, дорогая Бланш, — попыталась успокоить ее Элевсия.

— Все думают, что рассудок все чаще покидает меня, и это, несомненно, верно. Тем не менее порой я бываю в своем уме. Настойка предназначалась мне, правда?

Аббатиса, колебавшаяся лишь долю секунды, ответила:

— Да, это правда, дорогая Бланш.

— Но почему? Что я такого сделала, отчего некто желает моей смерти, я, которая никогда не оскорбила, даже не обидела ни одной души?

— Мы знаем почему, сестра моя. Аннелета и я обсудили это чудовищное преступление во всех подробностях. Постепенно мы пришли к одному и тому же выводу. Лично вас убивать не хотели. Вы по-прежнему храните ключ, который я вам дала? Ключ от несгораемого шкафа.