Дыхание розы - [20]

В комнату робко вошла Барба, служанка, которую к ней приставил дядюшка, и прервала многообещающий поток мыслей девочки.

— Чего тебе надо? — прикрикнула на нее Матильда.

— Мессир Эд желает, чтобы вы оказали ему честь, приняв у себя, мадемуазель.

При имени ее любимого дядюшки лицо Матильды просветлело.

— Это честь для меня. Чего ты ждешь? Иди и передай ему мои слова.

Девушка еще не успела выйти из комнаты, как Матильда бросилась к зеркалу, чтобы убедиться, что с прической и платьем все в порядке.

Эд расхохотался, когда она развела руки и сделала пируэт, чтобы он увидел, как его подарок выгодно подчеркивает ее изящную фигуру.

— Вы восхитительны, моя племянница, и вы украсили своим присутствием мой дом, — заявил он с легкой печалью в голосе.

Польщенная комплиментом девочка тут же угодила в расставленную Эдом хитроумную ловушку:

— Я вижу, вы в плохом настроении, дядюшка.

Эд обрадовался, что ему удалось так быстро добиться своей цели.

— Дело в том, моя принцесса, что ваша мать… которую я люблю как сестру, вы же знаете… Так вот… Этот процесс будет иметь прискорбные последствия для нас всех. Если ее признают виновной в ереси, как я этого опасаюсь, позор падет на вас и на меня. Я знаю, у вас острый ум. Вы должны понимать, что приговор мадам Аньес испортит наши отношения с королем Франции, не говоря уже о бесчестии, которое навсегда запятнает наше имя. Да, разумеется… Я прожил жизнь, но ваша жизнь только начинается, и стало бы огромной несправедливостью, если…

Свои слова Эд закончил печальным вздохом.

Ошеломленная Матильда понурила голову. Дядюшка подтвердил, что она не напрасно беспокоилась вот уже несколько недель. Готовая вот-вот расплакаться, Матильда прошептала:

— Действительно, как несправедливо нас обоих связывать с ошибками моей матери. Дорогой дядюшка… что мы можем попытаться…

— Все прошлые ночи, когда сон бежал от меня, я строил различные планы защиты. Один из них показался мне удачным… но мне неприятно говорить о нем с вами.

— Расскажите, дорогой дядюшка, умоляю вас. Сейчас настали суровые времена.

— Дело в том… Какие страдания я должен вам причинить, а ведь ваше счастье — это для меня бесценное сокровище…

Матильда не сомневалась в этом. Вдали от печальных и холодных стен Суарси Матильда, которую одевали в дорогие наряды, каждое утро причесывали, два раза в неделю купали в воде, разбавленной молоком и ароматами розмарина и мальвы, которой все кланялись как молодой даме, наконец обрела жизнь, существовавшую прежде лишь в ее мечтах. Но нет! До сих пор она была лишена всего этого из-за упрямства матери, но сейчас она не потерпит, чтобы ее лишили того, что принадлежало ей по праву! К тому же она должна была постараться защитить своего дядюшку-благодетеля.

— Умоляю вас… Для меня нет больших страданий, чем видеть, как вас покроют позором из-за заблуждений моей матери, к которой вы всегда были так добры. Слишком добры.

Прекрасно. Хорошенькая, но глупая тетеря сама прыгнула в силок!

— Вы такая смелая, моя лучезарная принцесса. Вы моя опора в этой круговерти. Нам не остается ничего другого, как использовать довольно неприятный план. Свидетельство.

Матильда не удивилась. Она уже думала об этом. Разве в одной из энциклик Папа Гонорий III не советовал: «Пусть каждый из вас приготовится к бою и не жалеет ни своего брата, ни самого близкого родственника»? Она повинуется приказу наместника Бога на земле.

— Как вам известно, моя племянница, инквизиция рассматривает тех, кто не выдал еретика, как его сообщников… Как же я себя корю за то, что мне приходится терзать вашу юную душу таким решением!

— Не корите себя, дядюшка. Если бы моя мать не сделала глупость, не приютила бы эту… вероотступницу Сивиллу, к тому же беременную, мы, вы и я, не оказались бы в подобном положении. В конце концов… Кто может сказать, что это сатанинское отродье, этот суккуб не заронил семена ереси в душу моей матери, приговорив ее к вечному проклятию, более страшному, чем судебный процесс? Я дрожу от ужаса.

Дом инквизиции, Алансон, Перш, ноябрь 1304 года

Первые дни ноября выдались теплыми и дождливыми. После каждого ливня дороги превращались в месиво из зловонной грязи, но Никола Флорен не жалел о теплом солнце Каркассона. Ему удалось, как он сам говорил, «отложить про запас» другие, более прибыльные дела, которые он будет рассматривать после процесса Аньес де Суарси. С минуту на минуту он ждал визита одной из будущих поставщиц денежных средств.

Никола Флорен приказал, чтобы Аньес де Суарси продержали неделю в подземной камере Дома инквизиции. Ей не разрешали умываться и переодеваться, а отхожее место чистили только раз в три дня. Ее рацион сводился к трем мискам молочного супа с корнеплодами[28] и четвертушке хлеба голода[29]. Аньян, секретарь Флорена, заказывал этот хлеб у хозяина публичной печи. Удивленный хозяин решил, что в этот урожайный год подобная эксцентричность вызвана обетом покаяния.

Флорен был немного разочарован. Он думал, что Аньес откажется от столь недостойной пищи, но она съедала все до последней крошки. Он понял почему: Аньес де Суарси собиралась сопротивляться как можно дольше. Ладно… От этого игра станет лишь приятней. Неделя тянется бесконечно долго, когда ты сидишь одна в сырой мгле. Твоими единственными спутниками остаются мысли, которые кружатся в хороводе, с каждой минутой становясь все более мрачными. План Никола Флорена был простым. К тому же он всегда оправдывал себя. Держать в жутком одиночестве, сводить с ума на протяжении нескольких дней, допрашивать, потом разрешить несколько посещений, которые причиняют обвиняемому дополнительные мучения, заставляя вспоминать обо всем, чего ему не хватает, — о свободе, любимых лицах, — навязывая мысль, что на воле жить радостно, даже если там и возникают трудности. По правде говоря, речь шла о стратегии, призванной сломить сопротивление и вырвать признания у самых стойких. Разумеется, он не ждал признаний от прекрасной Аньес, поскольку вся ее вина заключалась лишь в отказе от притязаний похотливого сводного брата. Но применение обычных издевательств придаст этому делу вид настоящего процесса. Никола Флорен часами испытывал наслаждение, представляя, как лицо его жертвы искажается паникой.