Дыхание - [7]

- Типичная наебаловка. Они должны вам три тысячи зеленых, но вы их не получите. Идет?

Проблемы кончились раньше, чем я успел себя представить тонущим в дерьме на очистных. И путь был открыт, но я вдруг понял, как все надоело.

Черту - чертово. Пришла пора оставить жалкий героизм обманутых. Той зимой я вернулся к стихам, и приходилось посылать музу подальше, чтобы поспать пару часов.

- Высокогорный воздух свободы, - иронически заметил навестивший меня Антон. - Он, братишка, до добра не доведет. И эти стиши твои…

- Я для этого родился, - ответил я.

- Если бы все знали, для чего они родились, то хомо сапиенс не был таким говном, - серьезно ответил

Антон. - Так что самый верный путь - широко развести руки и сгребать все подряд. А потом отбирать во всем этом бабки.

Я не внял его совету. Откровенно говоря, я не всегда считал Антона кретином. Так бывает: когда ты продолжаешь рост не вверх, не вниз, не влево или вправо, все знакомые либо отворачиваются, либо стараются тебя переделать. Вернуть обратно в стойло.

Антон принадлежит к последней категории. Для него понятны и близки все трагические изменения в моей жизни - разводы, бизнес-дыры, переломы ног, но едва уловив что-то позитивное, он начинает морщиться.

Антон уверен, что мир должен взорваться к чертовой матери, и как можно скорее; все положительное лишь оттягивает его тяжкий финал. И это прекрасная идея, но решив вернуться к поэзии, я почувствовал, что очень отдалился от всех. Все стало другим и поползло сверху вниз, снизу вверх, из меня и в меня, заполнив все что есть и было, и скрыв будущее в тумане.

Казалось: еще немного - и все разом изменится к лучшему. Я встретил тебя, моя Каннибель, и за душой у меня была лишь пара катастроф и смердящая бездна.

Буквально за день до знакомства с тобой я гулял по набережной и обдумывал план побега. Нужно было рвать когти из этого города, а лучше - из страны. Два года назад я закончил свой первый роман и на радостях отправил его во все известные мне издательства. Мне всегда было скучно корпеть над сюжетом, измышлять нечто увлекательное, но я свято верил, что мой текст моментально оценят. Немного подумав, отправил копию во французский “Fatigue de Litterature”. Ответили только французы. Разумеется, они не печатают новых книг.

Это потрясающе - писать новые книги в старой стране, слегка оштукатуренной новейшими заблуждениями.

Вернувшись в Закутск, я возмечтал о бегстве. Уехать в

Грецию и вести растительную жизнь. Поставить шалаш на берегу. Ловить рыбу или покупать свежую у местных рыбарей. Подрабатывать можно грузчиком. Потягивать местное винцо, а в остальное время купаться, размышлять о быстром течении вялотекущей жизни или обхаживать местных девиц. Зарабатывать можно грузчиком. Возможно, то была бы достойная жизнь. Но у меня не оказалось ни решимости, ни денег. К тому же вскоре пришло сообщение о Борисе. Он имел и решимость, и деньги. Ему предложили перебраться в

Германию и там работать в обслуге какого-то сайта, но он отказался. Борис был твердо намерен уйти от

Калиюги. Продал квартиру, поселился в Крыму. Вырыл землянку и питался чем Бог пошлет - воровал фрукты в садах частного сектора, собирал зерна и ловил

“бычков” в местной речушке. “Максимум, что мне грозит от этой гребучей цивилизации - отрава в воде”, - сказал Борис перед отъездом. Вскоре он получил пятерых отморозков, которые оставили от Бориса мешок с весьма усидчиво переломанными костями. Но кто виноват, что необжитые пространства остались только в

Сибири?

Непотребные климатические пояса. Добровольная ссылка.

Иногда забиваешься в самый гиблый угол - и все равно люди прут сквозь тебя напролом. Каждый забирает горсть глины, которая суть я. Я - последний литературный герой. Я теряю сочувствие. Во мне слишком много жизни, нетерпения, жажды, воображения.

Я слишком открыт. При свете дня из меня хлещет как из фонтана, ночью я падаю в пропасть. Никому меня не достать - только убить, не больше. Это пропуск в подлинную жизнь - и в тотальное одиночество. Они боялись и не понимали меня. Пытались смешать с дерьмом. Забившись под лавку, они весьма иронично хихикали, качая черепами и веером пальцев. Они умерли для меня, все. Меня бесит их благоразумие, их ежесекундная готовность убивать. Это больше чем ненависть, потому что я один из них. Немного поддашься массовой волне - и остается запереть все двери и выть от ужаса и отвращения. Когда я выбросил из дома телевизор, стало немного легче. По крайней мере, никто не смаковал деградацию. Не делал на этом карьеру за мой счет. Но облегчение оказалось иллюзией. Я не могу быть счастлив, если счастлив я один. Это ничего не решает. Уповать на то, что все изменится само собой? Тогда купи самый большой телевизор, натыкай в каждой комнате экраны, и зачем останавливаться на достигнутом? Насилуй, убивай, участвуй в этом шоу, общем шоу взбесившейся расы.

Я громоздил одно упование на другое. Я измышлял, изыскивал, прятал себя в обществе, менял привязанности будто ставку в игре, но всегда переигрывал. Рано или поздно карточная пирамида, возведенная мной, должна была рухнуть. Так пусть ревет Хаос! Священная территория, благородная ярость.