Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII веке - [300]
Камчатские экспедиции Беринга в 1720—1740-х гг. превратили Охотск в важный центр государственного освоения Дальнего Востока, и это определило приток каторжных в этом направлении (110; 649, 13–33). В 1725–1730 гг. сюда не послали никого, зато в 1731–1740 гг. там уже было 114 политических преступников. Позже, с окончанием камчатских экспедиций, в подготовке которых и использовали каторжан, каторга эта «заглохла». В 1740—1750-х гг. увеличился приток каторжан и ссыльных в Оренбург. Город, как известно, начинал строиться дважды: первая закладка оказалась топографически неудачной, поэтому город перенесли на другое место. На стройке постоянно не хватало рабочих, как и военных для местного гарнизона. Там же их использовали для работы в каких-то шахтах (775, 697). Сюда в 1731–1761 гг. прибыло 35 % от общего числа сосланных (565 человек). В 1740-1750-х гг. знаменита была ссылка на каторгу в Рогервик (Балтийской порт, совр. Палдиски, Эстония): из 139 каторжных, сосланных туда, большая часть оказалась там в царствование Елизаветы Петровны. Туда же во множестве ссылали приговоренных к смерти преступников, которых казнить запретила эта гуманная императрица. В другие места каторги и ссылки (Аргунь, Тара, Камчатка, Кола, Пустозерск, Кизляр, Гурьев) посылали ничтожное количество ссыльных и каторжан, хотя можно допустить, что сведения о них скрыты в 30 % «глухих» приговоров. Нужно иметь в виду, что кроме политических преступников в эти места высылали уголовников, численность которых никто не высчитывал, но думаю, что это на порядок выше, чем число людей, попавших на каторгу за «непристойные слова». Стоит только вспомнить, что на русском флоте петровского времени было не менее 150 гребных судов. Если примем за среднее, что на каждой галере было по 100 человек, то по самым грубым подсчетам только на галерах использовали 15 тысяч каторжан.
Каторжане работали и в рудниках, шахтах, на заводах, на строительстве. Они копали и таскали землю, валили и перевозили лес, били сваи. Как долго каторжники работали при строительстве Петербурга, установить трудно, хотя следует признать, что в массовых масштабах их услугами пользовались только в первые годы строительства новой столицы. Позже их труд был признан неэффективным, как и труд присылаемых под конвоем крестьян. С 1718 г. на строительных работах в Петербурге и его окрестностях появились подрядчики, которые нанимали вольнонаемных. И тем не менее весь XVIII век каторжные работали на многочисленных промышленных предприятиях столицы. Государство передавало преступников предпринимателям для работ на мануфактурах. В то время труд и жизнь работных людей и каторжных были схожими. Тогдашние заводы и мануфактуры походили на тюрьмы, что легко позволяло использовать на работах там преступников (668, 310).
При Петре каторжников использовали не только на городских и заводских работах, но, как уже сказано, в виде движущей силы галерного флота. Гребля считалась тяжелейшим делом. На каждую скамью — банку — сажали по 5–6 гребцов, а всего на галере их было 100–130 человек. Гребцов к банке приковывали цепями. Сидевшие на банке управляли одним веслом. Сложнее всего при гребле было координировать движения всех весел так, чтобы не нарушалась синхронность движений, при сбое ритма весло било в спину сипящим на передней банке, и вскоре совершившие ошибку сами получали удар в спину от сидящих позади них. Обучение гребцов проводили на суше на специальных (как бы сказали сейчас) тренажерах и доводили слаженные движения каторжан до автоматизма. Гребля могла продолжаться без перерыва по многу часов. Чтобы не допустить обмороков от голода и усталости, гребцам клали в рот кусок хлеба, смоченный в вине. Обычно же на шее каторжников висел кусок пробки — кляп. Его засовывали в рот по особой команде «Кляп в рот», которую давали приставы-охранники. Они постоянно расхаживали по проходу на палубе. Делалось это для того, чтобы не допустить лишних разговоров. В руках пристава был бич, который он фазу же обрушивал на зазевавшегося или усталого каторжника. Его могли забить до смерти, а потом, расковав, выбросить за борт. С весны до осени гребцы спали под открытым небом, прикованные к банкам и в шторм или в морском бою гибли вместе с галерой (315, Приложение, 257–260). Зимой каторжные жили в остроге и их выводили на работы: они били сваи, таскали землю и камни (436, 84).
Женщин-каторжанок на тяжелые работы в карьере или на стройке обычно не посылали не по гуманным соображениям, а потому, что для них там не было работы по силам (589-9, 9911). Преступниц отправляли на мануфактуру — прядильный двор навечно или на несколько лет. Голштинский герцог Карл Фридрих в 1723 г. осматривал прядильный двор голландского купца Тамеса в Петербурге. Как пишет сопровождавший герцога Г.Ф. Берхгольц, хозяин показал высокому гостю первую комнату, где за прялками сидели около тридцати исключительно молоденьких и хорошеньких, нарядно одетых женщин и девушек, приговоренных к десяти и более годам заключения, однако между ними виднелись и особы с вырванными ноздрями. На замужних женщинах гости увидели шапки из золотой и серебряной парчи с галуном! Берхгольц отмечает замечательную чистоту комнаты. Вместе с герцогом он любовался плясками, которые устроили девицы, причем на балалайке играла предшественница кавалерист-девицы Надежды Дуровой — женщина, которая тайно семь лет служила в драгунах, но потом была разоблачена и сослана на каторгу. Вероятно, у голштинских гостей осталось замечательное впечатление об экскурсии на фабрику Тамеса, хотя вся экскурсия и самодеятельность была типичной показухой для иностранцев
