Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII веке - [294]
Не всегда дружба с чиновниками кончалась добром. Так произошло с Егором Столетовым, который поссорился за праздничным столом с комиссаром Нерчинских заводов Тимофеем Бурцовым и поплатился за сказанные в ссоре неосторожные слова своей головой (659, 5–7). Так случилось и с семьей Долгоруких, а также администрацией Березова, на которых из мести донес Осип Тишин. В 1750 г. начался розыск над местными начальниками из Нарыма о «слабом содержании» арестанта Ивана Мошкова, а в 1770 г. расследовалось дело о льготах, которые давала охрана в Березове ссыльному Якову Гонтковскому. К таким розыскам привлекали десятки людей, а виновных в послаблении офицеров, солдат и чиновников строго наказывали (471, 65–66, 70; 310, 19, 36–40, 88, 95).
Сибирские историки утверждают, что, благодаря образованным ссыльным, в сельском хозяйстве диких сибирских и других уголков произошли благотворные перемены. Князь В. В. Голицын в Пинеге, а барон Менгден в Нижнеколымске разводили лошадей (655, 18;451, 397). М. Г. Головкин, забыв про свои подагру и хирагру, которые мучили его всю дорогу, занялся рыболовством в заполярном Ярманге и достиг в этом больших успехов (655, 16, 764, 228). Некоторые ссыльные, имевшие практическую жилку, занимались даже коммерцией. Бывший вице-президент Коммерц-коллегии Генрих Фик не оставил знакомого дела и в Сибири. Он вовлек в торговые операции с туземцами свою охрану и посылал в Якутск солдат для продажи купленной им у туземцев пушнины (648, 90). Фрейлина Анны Леопольдовны Юлия Менгден вместе с несколькими другими придворными несчастных брауншвейгцев просидела под арестом в Ранненбурге с 1744 по 1762 г. Ссыльные жили в тяжелых условиях, в недостроенном доме, в холоде и отчаянно нуждались во всем. Юлия перешивала свои богатые шелковые юбки в кокошники, и жена охранявшего их солдата выменивала в ближайшей деревне эти изделия на лен и шерсть. Менгден и гувернер принца Антона-Ульриха полковник Гаймбург чесали, разматывали эту шерсть, а потом Юлия из нее пряла, ткала и вязала На изготовленные произведения рукоделия они и жили. Когда Гаймбург одряхлел, то он стал нянчить ребенка солдатки, пока та ходила по деревням с вещами, сделанными Менгден (410, 319–320). Сидевшая в Устюге Великом со своим мужем Лестоком графиня Мария-Аврора сама стирала белье, варила пиво, пекла хлеб (763, 232).
Успехами в домоводстве и экономии особенно прославился Б.Х. Миних, проведший в Березове двадцать лет. Пока его не выпускали из острога, он разводил огород на валу, а потом занялся скотоводством и полеводством. В очерке А.С. Зуева и Н.А. Миненко на основе документов показано, как опальный фельдмаршал сумел провести годы ссылки с достоинством, пользой и бодростью. В одном из своих писем он сообщал брату: «Место в крепости болотное, да я уже способ нашел на трех сторонах (крепостных стен. — Е.А.), куда солнечные лучи падают, маленький огород с частыми балясами устроить. Такой же пастор и Якоб, служитель наш, которые позволение имеют пред ворота выходить, в состояние привели, в которых огородах мы в летнее время сажением и сеением моцион себе делаем, и сами столько пользы приобретаем, что мы, хотя много за стужею в совершенный рост или зрелость не приходит (напомню, что Пелым находится за полярным кругом. — Е.А.), при рачительном разведении чрез год тем пробавляемся…
В наших огородах мы в июне, июле и августе небезопасны от великих ночных морозов. И потому мы, что иногда мерзнуть может, рогожами рачительно покрываем».
Долгими полярными ночами при свече фельдмаршал перебирал и сортировал семена, вязал сети, чтобы «гряды от птицы, кур и кошек прикрыть», а супруга его, Барбара-Элеонора, сидя рядом, латала одежду и белье. В это время где-то за тысячи верст от Березова на восток, в Ярманге графиня Е.И. Головкина, утомившись от хозяйственных дел, читала вслух книги своему мужу М.Г. Головкину (764, 228). Много дел ожидало Миниха и на скотном дворе, где у него были коровы и другая живность. В отсутствие пастора он сам вел для домашних богослужение. Кроме того, Миних посылал пространные письма императрице Елизавете, Бестужеву-Рюмину, сочинял проекты. Конечно, эти и многие другие вольности, особенно переписка, стали возможны только благодаря благоволению императрицы — ведь брать перо в руки ссыльным обычно не позволяли (310, 114–118; 754, 1418–1440; 340, 174–185). В 1746 г. длинные и высокопарные послания Миниха надоели в Петербурге, и ему запретили бумагомарание. Лишь в 1749 г. в качестве исключения разрешили высказаться письменно, «только при том ему объявить, дабы он о всем достаточно единожды ныне написал, ибо ему впредь на такия требования позволения дано больше не будет»
