Дьявольский рай. Почти невинна - [25]
«Yes!» – ответила я и с чувством выполненного долга отправилась на балкон к Зинке играть в карты и рассказывать про месячные.
Сидели, вытянув ноги на перила, пили из высоких стаканов смородиновый компот.
– Ну, так как этот твой йог?
– Интрига века. Я его в этом году постараюсь так уделать!
Я вела тройную игру. Для папаши была весьма тупым отроком в наушниках. Для Альхена – озабоченным гиперсексуальным львенком. А для Зинки чем-то вроде «сложного прикольного подростка».
В три ноль-ноль пошли в парк. На аллее Победы глянула вниз. Разумеется, все в сборе.
Сидели битый час в паре с бескартиночным, жутко нудным учебником по немецкой грамматике. Более неподходящего для этого entourage предмета и представить трудно!
Альхенское лицо гипнотизировало меня с каждой страницы. Составьте по пять предложений с каждым из нижеприведенных слов schpielen, baden, lieben. Место действия? Вот несколько вариантов: Ostsee, Grosmuters Dorf, Krim, andere. Неуверенной рукой шкрябаю на клочке бумаги эти несчастные предложения. Скользкие, неуловимые намеки в каждой замусоренной извилине моих мозгов. Строчки ползут вверх. Я их упорно опускаю, в конце концов плюнула на все и в левом верхнем углу нарисовала неплохой портрет сами знаете кого. Прямо над словом Elefanten. В сочинении речь шла о зоопарке. Про гепардов я написала чуть ниже. Im Grossmutters Dorf. Не, ну какой бред! Но вот что было дальше – переведите на немецкий, разбив по частям речи. Вышло: Sascha aus Leningrad ist Briffreund zu blond Oksana aus Kiev. Хочу на пляж. Написала об этом прямо на странице учебника. Папаша сказал «idiot» и гневно зашуршал газетой. Я писала дальше. Абсолютно ничего не усваивалось. Как бы деловито я ни листала страницы, в голове торжествующе и по-хамски правила блаженная пустота. Покончили с первым параграфом. Ни черта не понимаю… чего они от меня хотят?
Ich wiel, du wilst, er will, sie volen.
В конце концов это издевательство прекратили, и мы спустились на пляж.
Слава богу, Альхен был один.
Я побросала сумки на самый дальний от него лежак. Папаша удалился в сортирную даль.
– Террор? – спросил Гепард, осторожно передвигаясь вдоль бетонной стены, хищно поглядывая на удаляющуюся папашину спину. Мне вдруг захотелось вмазать ему хорошую звонкую пощечину. За этот нагловатый иронично-учтивый взгляд.
Я вздохнула, развела руками, отбросила в сторону немецкий учебник, который закрывал собой мой купальник в сумке, и развела руками:
– Террор…
– А почему тебя так удерживают? – смотрит прямо и дружелюбно. – В чем же ты так провинилась?
– А… – Я перевернулась на живот, упершись подбородком в сложенные руки. Хитрая улыбочка. Начинаю погружение в марево лжи: – Ты даже представить себе не можешь, что я там дома учинила…
– Прямо-таки не смогу?
– Ну… у меня есть мальчик, но моя юная душа лежит, кажется, к чему-то другому. Ну, ты понимаешь?
Он с интересом посмотрел мне в глаза и продолжил умиленно улыбаться.
– И меня подстерегла полная неудача. Нас застукали. Был грандиозный скандал, и теперь меня держат на коротком поводке.
Мы очаровательно хихикнули.
Из-за лодочной появился papan.
Альхен изворотливым пресмыкающимся рванул прочь от меня, почти на корточках, лоснясь загорелой спиной. Я вздохнула и, уткнувшись носом в надувную подушку, старалась ни о чем больше не думать. Я была снова самой несчастной, самой несправедливо заточенной жертвой родительского террора. Пожилой любовник… какие-то извращенные отношения… И не хочу я ничего другого. Да, будущее для меня потеряно…
Я поплелась купаться.
– Тебе какой купальник больше нравится? Этот или раздельный? – Я была в сплошном черном. Несмотря на закрываемую площадь, он очень даже красил меня. Реплика мамы во время вечерней весенней прогулки по Крещатику, когда я была в этом купальнике и джинсах: «Неужели тебе приятно чувствовать на себе похотливые взгляды всех этих мужиков?» А мне ее слова показались комплиментом.
Так вот, я остановилась перед сидящим в позе лотоса Аль-Гепардом. Он внимательно посмотрел на меня, потом кивнул на зажатые в руках зеленоватые тряпочки:
– Тот. В нем ты совсем голая.
Я одобрительно кивнула.
– Мне он тоже больше нравится.
– Женщины делятся на две категории: одни, которые выглядят лучше одетыми, а другие – раздетыми. Первая, вообще-то, мне нравится больше.
– Это, наверное, мой тип, да?
– Наверное.
После купания я стояла под раскаленной бетонной стеной и сохла. Иначе нельзя – будет ньюмония. Потом пошла снова переодеваться и «порезаться в карты с девчонками».
Черта-с-два. Как только я села на привычное место на бетонном заборе, отделяющем пляжи от скалы, Альхен пересел на лежак прямо под нами и обратился ко мне, играя солнечным бликом на дужке темных очков:
– Можно тебе комплимент сказать?
Я быстренько положила карты и посмотрела на него сверху вниз, уютно положив личико на согнутые колени, обхватив их обеими руками.
– Ну?
– Грудь у тебя красивая, очень…
Я поморщилась:
– Да, мне это вообще-то многие говорили.
Танька вела себя так, будто ничего особенного не происходило, и терпеливо ждала, когда я буду ходить. Мы играли со смешным апломбом, швыряясь словечками типа «взятка», «каре», «заказ», значения половины которых просто не знали.
Два обаятельных и неотразимых молодых прожигателя жизни Вадик и Славик с детства неразлучны. Они вместе взрослели и вместе начали взрослые и опасные игры в любовь. Легко ли соблазнить счастливую замужнюю молодую маму? И стоит ли заботиться о ней, соблазнив и бросив на произвол судьбы? Игры бодрят, но однажды донжуаны столкнутся с настоящим испытанием. И после него слово «любовь» приобретет для них новый смысл.
«Сказка – быль, да в ней намек», – гласит народная пословица. Героиня блистательного дебютного романа Ады Самарки волею судьбы превращается в «больничную Шахерезаду»: день за днем, ночь за ночью она в палате реанимации, не зная усталости, рассказывает своему любимому супругу сказки, для каждой придумывая новый оттенок смысла и чувства.И кажется, если Колобок спасется от Лисы, если Белоснежка проснется от поцелуя прекрасного принца, однажды и любимый человек выйдет из комы, снова станет жить полноценной жизнью…
Роман «Конец века в Бухаресте» румынского писателя и общественного деятеля Иона Марина Садовяну (1893—1964), мастера социально-психологической прозы, повествует о жизни румынского общества в последнем десятилетии XIX века.
Начинается прозаическая книга поэта Вадима Сикорского повестью «Фигура» — произведением оригинальным, драматически напряженным, правдивым. Главная мысль романа «Швейцарец» — невозможность герметически замкнутого счастья. Цикл рассказов отличается острой сюжетностью и в то же время глубокой поэтичностью. Опыт и глаз поэта чувствуются здесь и в эмоциональной приподнятости тона, и в точности наблюдений.
В книгу включены две повести — «Горы высокие...» никарагуанского автора Омара Кабесаса и «День из ее жизни» сальвадорского писателя Манлио Аргеты. Обе повести посвящены освободительной борьбе народов Центральной Америки против сил империализма и реакции. Живым и красочным языком авторы рисуют впечатляющие образы борцов за правое дело свободы. Книга предназначается для широкого круга читателей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эти дневники раскрывают сложный внутренний мир двадцатилетнего талантливого студента одного из азербайджанских государственных вузов, который, выиграв стипендию от госдепартамента США, получает возможность проучиться в американском колледже. После первого семестра он замечает, что учёба в Америке меняет его взгляды на мир, его отношение к своей стране и её людям. Теперь, вкусив красивую жизнь стипендиата и став новым человеком, он должен сделать выбор, от которого зависит его будущее.
Писатель Дмитрий Быков демонстрирует итоги своего нового литературного эксперимента, жертвой которого на этот раз становится повесть «Голубая чашка» Аркадия Гайдара. Дмитрий Быков дал в сторону, конечно, от колеи. Впрочем, жертва не должна быть в обиде. Скорее, могла бы быть даже благодарна: сделано с душой. И только для читателей «Русского пионера». Автору этих строк всегда нравился рассказ Гайдара «Голубая чашка», но ему было ужасно интересно узнать, что происходит в тот августовский день, когда герой рассказа с шестилетней дочерью Светланой отправился из дома куда глаза глядят.