Дьявольский полдник - [20]
К и р х г о ф. Задаток вернешь и в церковь, подлец, в церковь! На колени, писака гнилая! Вижу: ежели отмолишь грех, быть тебе прощенным… Ежели наново в дело гнусное встрянешь — лопнут глаза твои, отсохнет язык твой и струпьями тело пойдет… Так вижу я, да сбудется! И дух свой в выгребной канаве испустишь, и черти унесут, и род людской из памяти извергнет! Аминь!
В а л е н ю к. Землю есть… буду. Тетенька, не выдавай! (Рыдания переходят в тихий вой.)
К и р х г о ф. Дух Астрала вызываю я из тьмы кромешной! Явись и вразуми сего грешника!
К а т я (в своей комнате стучит в таз и воет в банку над кристаллом). У-у-уууу… У-уууууу… У-а-ха-ха-ха!
Старуха отворачивается, едва сдерживая смех.
В а л е н ю к (бегло крестится, с ужасом оглядываясь по сторонам). Спаси и сохрани! Господь Вседержитель! Господипомилуйгосподпомилуйгосподипомилуй…
К а т я (мощным загробным голосом, заполняющим всю валенюковскую спальню). Огонь, Воздух, Вода и Земля! Все силы стихии! К вам взываю я, великая богиня Селестия!
В а л е н ю к. Не надо взывать! Не надо!
К а т я. Жаба гигантская, да пожрет предателя! Големы тьмы, да разорвут пасквилянта, изветы на невинные души возводящего!
К и р х г о ф. Ведаешь ли имя его, о великая богиня Селестия?
В а л е н ю к. Я больше не буду! Простите меня!
К и р х г о ф. Имя его — Аристарх!
К а т я. Да сбудется! (Ударом в таз, наклоненным над кристаллом, производит гром в спальне литератора.)
В а л е н ю к, закутавшись в простыню, с воем заползает под кровать. Мгновение старуха прислушивается, затем поднимает руки, складывая их крестообразно. К а т я зажимает себе рот, чтобы не рассмеяться, и переворачивает кристалл. Гаснет свет. К и р х г о ф величаво покидает сцену. В темноте слышны лишь шаркающие шаги, стук открываемой и закрываемой двери. Затем раздаются голоса П а ш к и и К а т и.
П а ш к а. Это было феерично. Я сам чуть со страху не помер.
К а т я. Надолго запомнит, тля газетная. Преображайся, на лестнице нет никого. Неровен час — на саму каргу где-нибудь наткнешься.
П а ш к а (деловито). Теперь — Йоги?
К а т я. Да, настраиваюсь… Где эта Обуховская? На Фонтанке?
П а ш к а. Нет, я узнавал. В прошлом году всех психов с Фонтанки перевели на Петергофское шоссе. Одиннадцатая верста. Больница «Всех скорбящих радость», бывшая дача князя Щербатова. Сразу увидишь, там одна такая…
К а т я. А, вижу… Я ее другой представляла. Что-то вроде палаты номер шесть. А здесь — сад, цветочки… Чистенько так.
П а ш к а. Казенная богадельня, находилась под личным покровительством императрицы Марии Федоровны. Потом — самого царя. Считалась одной из лучших в Европе.
К а т я. Оно и видно.
П а ш к а. Внутри еще больше удивишься. Картины, вазы… Камин в курительной комнате. Своя церковь. Даже архитектор свой. Мастерские. Питерские аптекари покупали там лекарства.
К а т я. Вижу Йогана. В халате и шапочке… (Хихикает.) Смешной! Чуть на паркете не навернулся.
П а ш к а. Шепни ему, пусть не обольщается. Методы там были… те еще. Через двадцать лет туда привезут художника Федотова… Помнишь — «Сватовство майора»?
К а т я. Конечно…
П а ш к а. Били плетьми, обливали ледяной водой… Вскоре отпели в той же церкви.
К а т я. Ты куда теперь?
П а ш к а. Так на службу… Чертову лужу вычерпывать. Петр Михайлович снова впропьяна.
К а т я. Ок. Встречаемся там же?
П а ш к а. Да. В воскресенье. Целую. Конец связи.
К а т я вращает кристалл. Вскоре в ее комнате возникает палата титулярного советника П о п р и с к и н а. Он лежит в смирительной рубахе, привязанный к койке кожаными ремнями. Во рту — кляп. Под глазом расплылся огромный синяк. Окно палаты до половины замазано зеленой краской и заделано решеткой. Открывается дверь и в комнату осторожно входит Й о г а н. П о п р и с к и н следит за ним выпученными глазами. Й о г а н прикладывает к губам палец и присаживается на койку.
Й о г а н (сострадательно). Ну что, б-брат? Как она, жизнь — в общем и целом?
П о п р и с к и н мычит.
Й о г а н (вглядываясь в его лицо). Эка тебя тут лечат… Орать не будешь?
(П о п р и с к и н мотает головой. Й о г а н вытаскивает кляп из его рта.)
П о п р и с к и н (шепотом). Вы кто?
Й о г а н. Д-доктор.
П о п р и с к и н. Я вас не знаю.
Й о г а н. Это ничего.
П о п р и с к и н. Вы — секретный палач. Я понял.
Й о г а н. Говорю же — д-доктор.
П о п р и с к и н. Не убивайте меня. Я все скажу.
Й о г а н извлекает прибор, прикладывает его к руке сумасшедшего.
П о п р и с к и н (кричит). Убивец! Пришел жилы резать! Фелшера-а-а!
Й о г а н (зажимает ему рот рукой). Тс-с… Обещался же… Ах, да ты зубами! Рот зашью! (Читает на экране прибора.) М-да… «Mania furibundi». Что это за зверь, пани врачея?
Г о л о с К а т и. Буйное помешательство.
Й о г а н (беспокойно). Так что делать-то? Он кусается! Это не заразно?
К а т я. Да кто его знает… Там есть специальная функция. Погуляй курсором. Нашел?
Й о г а н. Да, вот: фури… бунди. Активирую.
К а т я. Приложи ко лбу, не к руке. Он снимет синдром. …Все, можешь отпускать. (Йоган убирает руку со рта больного.)
П о п р и с к и н (торопливо). Перед казнью должен сделать признание. Слово и дело!
Й о г а н (работая с прибором, строго). Нуте-с… Вас слушают. (Осматривает покусанную руку.)
Тонкая в своей лиричности и иронии, но ставящая перед читателем жесткие вопросы пьеса-фантасмагория о неизлечимой болезни многих — злокачественной опухоли души. Лень или алчность, упрямство или праздность, подобно метастазам, год за годом убивают искру таланта, которая когда-то сияла в каждом из них. И даже «хирургическое» вмешательство высших сил, давших второй шанс, не гарантирует выздоровления.
В первую книгу молодых писателей вошли две сказочные повести. Они наполнены чудесами и приключениями. Как и во всякой сказке, добро побеждает зло. А герои повестей становятся добрее и внимательнее друг к другу.
Близится конец эпохи. Мир, как и все его жители, медленно сходит с ума. Нет больше безопасных мест, нет надёжных людей. Остаются считанные дни до... чего? Никто не знает, но все чувствуют: грядёт Нечто. Энормис один из тех, кто пытается противостоять предвестнику миллениума. Беда в том, что делать это приходится в одиночку, и силы на исходе. Даже самые близкие сомневаются в нём, а его второе "я" только подливает масла в огонь. Но эта двухголовая химера знает наверняка: скоро всё закончится. Так или иначе.
Каждый опытный небоход знает множество молитв Розе Ветров, призванных оградить воздушный корабль от бесчисленных опасностей небесного океана – от кровожадных акул и дикарей-людоедов, от штормовых ветров и опасных перегрузок, от сотканных тлетворными чарами воздушных чудовищ и вечно голодного Марева, чья бездонная пасть готова проглотить любой корабль вместе с мачтами и парусами… Одна лишь Алая Шельма, предводительница пиратской банды, относится к хозяйке ветров без должного пиетета. Ее баркентина уже семь лет то взмывает в обжигающие высоты небесного океана, то скользит над самым Маревом, словно бросая вызов Розе Ветров и всем ее воздушным течениям.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Седьмое место на Зимнем СуперЦарконе 2006-2007. И первое среди «мужских» рассказов.
В манге джинчурики восьмихвостого постоянно читает репчик. В противовес ему — Наруто — рокер. И гитара имеется — "Nevan" из DevilMayCry. Гитару он добыл во время странствий с Джирайей, а дальше — история свернула на другую колею… конечно же, не без помощи старой доброй Неви и молодой и нервной Хинаты.