Дьявольский коктейль. Не убежишь! Мой сын убийца? - [20]

— Если это удобно, — сказал я, — я предпочел бы зайти сегодня.

— Отлично. Договоримся на восемь. Я пришлю за вами машину.

Я положил трубку. Я жалел, что согласился, энтузиазм ван Хурена был, можно сказать, умеренным. Однако выбирать было не из чего. Я мог поужинать в отеле и стать мишенью для взглядов остальных постояльцев либо просидеть весь вечер в номере.

Автомобиль ван Хурена привез меня к большому старому дому, от которого, начиная с мраморного порога, так и несло запахом больших денег. Холл был огромным, с высокими сводами, окруженный изящной колоннадой; он напоминал итальянские дворцы.

В дверях появился ван Хурен, он двинулся мне навстречу.

— Квентин ван Хурен, — представился он, — а это моя жена Виви.

— Очень приятно, — учтиво ответил я.

Мы обменялись рукопожатием. Последовала небольшая пауза.

— Ну, что же, — ван Хурен откашлялся и пожал плечами, — прошу вас.

Я прошел в комнату, где было гораздо светлее, чем в холле, и я смог как следует разглядеть ван Хурена. Он производил впечатление солидного человека, опытного, серьезного специалиста, знающего себе цену. Я уважаю профессионалов, и потому он мне сразу понравился.

Его жена была совершенно в ином роде: элегантная, со вкусом одетая, но совершенно не интересная.

— Мистер Линкольн, — произнесла она, — мы очень рады, что вы нашли для нас время. Нерисса нам очень дорога…

У нее был холодный взгляд и хорошо поставленная дикция. В глазах ее было гораздо меньше тепла, чем в словах.

— Виски? — предложил ван Хурен.

— С удовольствием, — ответил я и получил большую ложку виски на стакан воды.

— К сожалению, я не видел ни одного вашего фильма, — сказал ван Хурен без всякого сожаления, а его жена добавила:

— Мы очень редко ходим в кино.

— И правильно делаете, — ответил я, еще не зная, как мне себя вести.

Мне проще с людьми, которые меня недооценивают, чем с поклонниками, ведь те, что недооценивают, ничего особенного от меня не ждут.

— Нерисса писала вам, что болеет? — спросил я.

Супруги не спеша усаживались в кресла. Ван Хурен занялся какой–то подушечкой, которая ему мешала. Не глядя на меня, он ответил:

— В одном из писем она писала, что у нее что–то с железами.

— Нерисса умирает, — сказал я резко. Впервые за вечер они проявили интерес. Они забыли обо мне и думали о Нериссе. На их лицах были неподдельный испуг и искренняя жалость.

— Это точно? — спросил ван Хурен.

Я кивнул.

— Я знаю это от нее самой. Она говорила, что жить ей осталось месяц, от силы два.

— Не могу поверить, — пробормотал ван Хурен. — Она всегда была такой веселой, жизнерадостной, энергичной.

— Невозможно, — прошептала его жена.

Я вспомнил Нериссу такую, какой она была во время нашей последней встречи: бледную, худую, лишенную сил.

— Ее беспокоят здешние лошади, — сказал я. — Она унаследовала их от Порции.

Но им было не до лошадей. Ван Хурен подсунул вышеупомянутую подушечку под спину и отрешенно уставился в потолок. Это был атлет лет пятидесяти, с легкой сединой на висках. У него был крупный, но не слишком, нос с горбинкой, четко очерченный рот, тщательно ухоженные ногти. Костюм сидел отлично.

Здесь появилась барышня с молодым человеком. Они были похожи друг на друга и оживленно разговаривали. Парню было лет двадцать. Он был из тех молодых людей, которые немножко бунтуют и слегка протестуют против существующего устройства мира, но не настолько, чтобы порвать с роскошной жизнью в родительском доме. Девушке было лет пятнадцать, мысль о каком–либо бунте не умещалась в ее голове.

— Ой, простите! — воскликнула она. — Мы не знали, что у нас гости!

На ней были джинсы и светло–желтая рубашка. Ее брат был одет точно так же.

— Мой сын Джонатан, — представил его ван Хурен. — А это моя дочь Салли…

Я встал и протянул девушке руку.

— Вам когда–нибудь говорили, что вы вылитый Эдвард Линкольн? — улыбнулась она.

— А как же, — ответил я. — Ведь, собственно, это я и есть.

— Вы? Ну конечно, конечно! Господи, это и правда вы! — И добавила осторожно, как будто боясь, что ее разыгрывают: — В самом деле, мистер Линкольн?

— Мистер Линкольн, — успокоил ее отец, — друг миссис Кейсвел.

— Тети Нериссы? Да, я помню! Она говорила, что хорошо вас знает. Она ужасно милая, правда?

— Правда, — согласился я и сел.

Джонатан смотрел на меня бесстрастным взглядом.

— Я не смотрю фильмы подобного рода, — заявил он.

Я улыбнулся. Я привык к заявлениям подобного рода.

Я слышу их минимум раз в неделю. И знаю, что лучший ответ на них — молчание.

— А я наоборот! — воскликнула Салли. — Я видела почти все. Скажите, в «Шпионе, который прошел страну» вы сами ездили на лошади? Так писали в афишах.

Я утвердительно кивнул.

— Вы ездили без мундштука. Разве с мундштуком было бы не лучше?

Я невольно засмеялся.

— Нет, не лучше. По сценарию у лошади были мягкие губы, но у той, которую мне дали, они были очень твердые.

— Салли прекрасно ездит верхом, — заметила ее мать, — она получила первый приз на пасхальных скачках для юниоров.

— Кубок Резедовой Скалы, — уточнила Салли.

Это название ничего мне не говорило, но присутствующие явно рассчитывали на то, что это произведет на меня впечатление. Они выжидающе молчали, пока Джонатан не произнес: