Дьявольский эликсир - [15]

Когда мисс Прюденс появилась за чайным столом в гостиной, все заметили ее бледность.

– О, вы неважно выглядете! — весело приветствовала ее медицинская дама. — Вы плохо спали?

Мисс Прюденс не стала этого отрицать.

– А ваша сестра что же? Как она сегодня поздно! Обычно она спускается одной из первых.

– Ей что-то нездоровится, и я уговорила ее полежать в постели, — ответила Прюденс и покраснела до ушей, вступив на свое новое поприще лжи.

– И правильно сделали. Конечно, пусть лучше завтракает в своей комнате, если плохо себя чувствует. Вот прекрасный паштет, который, может быть, ей понравится.

– Благодарю, — со смущением отозвалась Прюденс. — Пожалуйста, не беспокойтесь. Она сказала, что совсем не будет завтракать, но я, пожалуй, принесу ей хотя бы чашку молока и заставлю выпить.

– Вероятно, у нее желчный приступ, раз она отказывается от еды, — заметила медицинская дама.

– Да-да, — с жаром подтвердила Прюденс, — именно он, сильный желчный приступ.

– В таком случае, — строго спросила медицинская дама, — неужели вы считаете разумным давать ей молоко?

– О да, — воскликнула бедная Прюденс, — она его так любит, что только им и питается!

– В самом деле? — задумчиво проговорила ученая дама, подкладывая себе сардин. — Это очень странно при желчном приступе, ну да ладно, вам виднее.

– А часто с мисс Семафор такое случается? — поинтересовалась миссис Уайтли.

– Нет, — ответила Прюденс, — никогда. Ой, что это я! Да, очень часто!

Миссис Уайтли казалась весьма удивленной, что, впрочем, было естественно. Во избежание дальнейших расспросов Прюденс начала читать газету, которую держала вверх ногами. К несчастью, газета принадлежала мистеру Бельчеру и была для него очень важна. Он не выносил, чтобы кто-нибудь заглядывал в нее, не получив специального приглашения. Вскоре рассеянная Прюденс заметила, что между этим джентльменом и Мюллером происходит резкий разговор.

– Мюллер! — зарычал он.

– Что угодно? — отозвался тот.

– Куда, к черту, вы задевали «Стэндард»?

Миссис Уайтли приготовилась ужаснуться такому слогу, но сначала взглянула на миссис Дюмареск, чтобы знать наверняка, как себя вести. Последняя, однако, только улыбнулась.

– Я тута полошил, — сказал Мюллер.

– Да нет же! Если бы положили, он бы тут и был.

– Он, кажется, у меня, — пробормотала Прюденс, опомнившись.

– О, у вас? Это вы взяли? — сердито спросил мистер Бельчер и бесцеремонно забрал свою газету. — Я не поставляю прессу для всего пансиона.

– Участь дающего блаженнее, нежели участь принимающего, — тонко заметила миссис Уайтли с кроткой улыбкой миротворца.

– Без сомнения, — свирепствовал мистер Бельчер, — только куда разорительнее! — И он углубился в столбцы своего оракула.

Дамы переглянулись. Мистер Бельчер и его газета были предметом нескончаемых шуток во всем пансионе, и теперь миссис Уайтли, наклонившись к уху Прюденс, шепнула, чтобы она не обижалась: «Ведь это он всегда так». Впрочем, бедняжка была настолько занята собственными невзгодами, что даже не приняла грубость мистера Бельчера близко к сердцу. Прихлебнув чая и раскрошив хлеб, она сочла себя вправе встать из-за стола. Захватив с собой чашку молока, Прюденс ушла. Медицинская дама, смотревшая ей вслед, неодобрительно покачала головой.

Когда младшая мисс Семафор вернулась, ее сестра вращала глазами самым страшным образом.

– Что с тобой? — спросила Прюденс.

Августа, само собой разумеется, не могла этого объяснить. Тем не менее она вперила гневный взор в дверь, что вела в комнату сестры, и кивнула на нее. Причиной ее недовольства, очевидно, было что-то, что располагалось за ней. Пока Прюденс завтракала, одна из горничных, не подозревая о том, что в комнате кто-то есть, попыталась войти, и, так как замок на двери был очень ненадежный, Августа каждую минуту ожидала, что вот-вот дверь отворится и на пороге появится горничная. Объяснить всего этого малютка, конечно, не могла, и ей пришлось довольствоваться сердитой миной.

Прюденс, не зная всего этого, дергала занавески, передвигала разные предметы, каждый раз спрашивая: «Это?» Но, так и не получив ответа, она отказалась от этой затеи и начала кормить сестру. Операция эта прошла неудовлетворительно, так как Прюденс оказалась весьма неловкой нянькой. Августа, по крайней мере физически, была самым настоящим восьмидневным младенцем: она захлебывалась, кричала, забирала в рот слишком много молока, давилась, и ее нужно было хлопать по спине. Половина чашки пропала даром. Малютка брыкалась, проливала молоко на ковер, но наконец кормление, хоть и не очень удачное для обеих сестер, все-таки закончилось.

– Ну а теперь, — сказала Прюденс, — мне придется на некоторое время оставить тебя одну.

Августе, очевидно, не понравилась эта перспектива: она тут же скорчила гримасу и, несомненно, собиралась зареветь.

– О, постой, постой! — крикнула ей сестра. — Тебя непременно услышат! Какая ты эгоистка, боже мой! Молчи, ради всех святых, да подумай хоть немного о ком-нибудь, кроме себя! Ну, что же мне еще делать? Хорошо тебе капризничать, но ведь что-нибудь нужно сделать, и сделать поскорее, а так как ты не можешь мне помочь, то я должна решать сама. Я сейчас же пойду к миссис Гельдхераус и буду умолять ее как-нибудь тебя вылечить. Она, наверно, знает какое-нибудь противоядие, а ты между тем, пожалуйста, веди себя потише. Не кричи, а то Мэри услышит тебя из коридора. Я скажу ей, что ты больна и что тебя ни в коем случае нельзя беспокоить.