Дьявольская субмарина - [11]

— Эдак ты скоро к себе и девочек будешь водить, по десять рублей чеками. Докатишься, дорогой серафимчик…

Сие ангел пропустил мимо ушей. Перевёл разговор на другое.

— Ваши методы вербовки в последнее время никуда не годятся! Душа — вещь деликатнейшая, а вы ей — морской воды! Вместо любимого напитка, именуемого «креплёный портвейн розовый, из столового винограда». Ужасно!

— На веки вечные, — Глюм злорадствовал. — Ему, его внукам и правнукам. До седьмого колена. Хаммэн!

— А каковы будут ваши успехи в дальнейшем? На стезе совращения и искушения? — поинтересовался ангел и криво ухмыльнулся.

— Так это ты мне дружка художника подсунул? — прозрел Глюм и злобно ощерился. — Ты на меня Трофима, дубину магазинную, натравил? Ах ты тля райская!..

Ангел злорадно развёл руками, а боцман поспешил унести ноги подальше от белокрылого прохиндея. Он ведь чувствовал, кто воду мутит!

11

Глюм осмотрелся. Где они нынче? Капитан любил менять места стоянок Белой Субмарины. Глюм не удивлялся, сходя на берег в душных тропиках, а возвращаясь на борт уже где-нибудь за Полярным кругом. Чёрный Мсье обожал эдакие демонические места, где некогда бушевал Плутон или хулиганил Нептун. Где вечно неуютно сквозило, где о скалы неумолчно бились ледяные волны.

И ныне такое же местечко — вздыбленные после гигантского взрыва, застывшие лавы. Некогда море поглотило здесь жерло вулкана.

— Шарахнуло почище Кракатау. — Глюм вертел головой, вспоминая, как рвануло тогда в Индонезии. Натянул капюшон альпака: с берега, усеянного пятнами снега и клочьями серого, остекленевшего от мороза лишайника несло адским холодом.

Семь новичков стояли по колено в прибое, и льдинки били их по замёрзшим ногам. Чёрный Мсье внимательно оглядел матросов, затем любезно предложил Глюму чашечку горячего кофе. Боцман бережно принял нежный, тонкий, как лепесток, фарфор, искоса тоже глянул на закоченевших. Он предчувствовал — сейчас грянет разнос. И не ошибся. При первых же звуках громового голоса проглотил, обжигаясь, кофе. С запоздалым раскаянием подумал о своём проступке. И угораздило же его так нажраться с великой радости. Жажда вернулась! Да лучше бы она вовек не возвращалась, глядишь, и пронесло бы!

— А ведь он прав! — гремел яростно Чёрный Мсье. — Когда ты наконец перестанешь носить эти идиотские калоши, придурок? Эту майку с надписью «Монтана»? Эти рваные брезентовые штаны чернорабочего негра?!

Глюм виновато оглядел себя. Калоши были очень удобны, из них он не вылезал вторую сотню лет. Главное, не жали и вообще всегда выглядели, как новенькие. Да и маечка хороша, с непонятной и звучной надписью по латыни «Монтана».

Как звучит-то: «Мон-та-на»!

Штаны, конечно, подкачали. С дырой на коленке. Всё как-то недосуг за иголку взяться, вот уже тринадцатый год прорехе. Ничего, в ближайшую пятилетку он этот недочёт обязательно исправит. Зато альпак совсем как новенький… «Нулевой», как говорят «утюги». Давали пять «стольников» без штанов, поскольку штанцы он продал у касс рыбпорта на Берёзовой. У него и куртку торговали, но он уступил лишь штанцы. Давали, конечно, «стольниками» с вождём в кепке, самыми что ни на есть настоящими, но видно было невооружённым глазом, что это «кукла».

Вообще-то холодно тут без меховых, в дыру здорово задувает. Глюм пошевелил пальцами, изображая шелест денежных купюр, и вмиг на нём очутились его меховые штаны, а «утюг», подсунувший фальшивые деньги, — в его брезентухе.

Капитан в раздражении выплеснул остатки кофе за борт, а Глюм вытер физиономию. Следом была отправлена и дорогая чашечка. Рядом с подводной лодкой, плеснув хрящеватым хвостом, вынырнула незнакомая рыбина и хрупнула фарфором ещё в воздухе, показав три ряда страшных зубов. Расторопный Глюм подал командору поднос с сервизом эпохи Тайра ручной выделки. В воздух взвились уже три хищницы. Они прыгали, как сумасшедшие! Когда самая сильная жадно смяла серебро кофейника с горячим напитком и, обжёгшись, судорожно замотала башкой, они долго злорадно хохотали.

А у берега меж тем осталось всего два матросика. Пятеро рухнули на берег.

Глюм деликатно опустил свою чашечку с молчаливого разрешения Темнейшего, и ему едва не отхватили пальцы. Теперь хохотал один капитан, а Глюм икал с перепугу. Вот скачут, сволочи, совсем как оголодавшие пираньи!

В прибое остался стоять лишь один рыженький матросик. Стоял и качался, стоял и качался…

— Да он же в льдину вмёрз! — Глюм издал горловой звук, что выражало предельное восхищение. — Ну и поплавок!..

— Виктор Косарев, двадцати шести лет, утопленник на почве алкоголизма, — зачитал строку из судовой роли командор.

— Успехи наши ни к ангелу, — задумчиво сказал он, помолчав. — Как ни прискорбно признавать это, он прав. Ангел вынужден маскироваться под пижона, а мы отстаиваемся в этой дурацкой бухте в давно прошедшие времена. Всплыви мы тут же в наступившее время, что бы от нас осталось?

Шесть обледеневших мертвецов под ударами волн с тупым звуком ударялись друг о друга. Седьмой торчал, по колено вмороженный в льдину, и его тоже качала волна…

— Ни рожек бы, ни ножек, — констатировал Глюм-палач и привычно заныл: — Зря мы сюда заявились, ваша Темность…