Дьявол в сердце - [31]

— Если так, то торопись, у тебя, наверное, куча дел, — сказала я, силясь улыбнуться.

Я положила руку на его ладонь, но его ладонь была холодна.

— И о чем же твой первый процесс, милый? — вкрадчиво начала я, глядя на восходящее солнце.

Ответ я знала заранее.

— О тебе, — ответил сын и тут же спохватился, — я шучу.

Но мы оба знали, что он не шутит. Он закрыл папку и медленно удалился.

— Кроме шуток, мам, ты создаешь вакуум вокруг себя, — раздавался его голос из ванной комнаты, там он переодевался.

Вышел оттуда в обычной одежде, с бледным осунувшимся лицом. На нем была черная куртка из «Патагонии» и вельветовые бежевые брюки. Кошки прыгнули на стол.

— Я знаю, что с тобой произошло. Теобальд мне все рассказал. Это ужасно.

Антуан — брюнет, ни толстый, ни тонкий, похожий на всех, кого можно встретить на улицах города. У него черные глаза. Белизна его рук кажется сияющей.

— Пойду к отцу, — сказал он.

— Позвонил бы Тристанам.

— И не подумаю.

Антуан холодно взглянул на меня. Чем я его обидела, ведь я его так люблю?

— Представь себе, после того как я заболела раком, я полюбила церкви. Там можно побыть одной, мне там хорошо.

— Что?

Я опустила взгляд и отметила, что мой сын носит «текники» Вейсса.

* * *

— Не забудьте указать день и время, — напомнила Элка.

Чтобы пациентам Поль-Брусса возмещали расходы на транспорт, надо было предоставлять счет за такси. Она захлопнула дверь машины, сунула листок в карман и вошла в здание. Больные всех возрастов и национальностей толпились с направлениями у регистратуры. Подавляя страх, они улыбались друг другу. Никто не хитрил, никто не занимал чужого места. Больные раком играют честно.

Ожидая консультации экспертов из Комитета 101 (патология молочной железы) и результатов последнего анализа крови, Элка взглянула налево. Ей хотелось увидеть Люка Вейсса.

«Чтобы вызвать представителей любых конфессий, обращайтесь к дежурной, часовня открыта круглосуточно на первом этаже (зал Провидения). Мессы проводятся каждый день (кроме вторника) в 17 часов».

Было бы интересно посмотреть на Вейсса при исполнении. Что он делал по вторникам? Обедал с другими священниками? Ходил в кино? Может, вторник был его воскресеньем? Она записала на своем направлении расписание месс. Там были цифры, понятные только белым халатам. Эти коды направляли движение по Лабиринту. Еще на направлении был номер карточки пациента. Один раз попав в Вильжюиф, остаешься там на всю жизнь.

Элка наметила свой маршрут. Она знала больницу как свои пять пальцев. Снаружи Поль-Брусс походил на ультрасовременную скотобойню. Элка знала приемную, анестезиологию, пост на первом этаже, дерматологию, отдел ядерной терапии, пульмонологию, этаж педиатрии, центр химиотерапии, рентгеновские кабинеты, реанимацию, послеоперационные, цветочный киоск в зале «Нормандия», кафетерий, кабинеты забора анализов, морг, парикмахерскую, объединение онкопсихологии, «разговорные группы», центр по борьбе с болью, большую и малую хирургию.

По этому Лабиринту она шла, как по завоеванной территории, ведомая внутренним компасом. Несмотря на Боль, под бременем которой гнутся все, Элка шла своей дорогой. У нее была врожденная наглость и свои привычки. Если мы чувствуем себя где-то как дома, мы дышим спокойнее. Как ни странно, в Вильжюифе она чувствовала себя в безопасности. Она мысленно отмечала все для своего дневника: все записанное помогало ей яснее видеть в полумраке дней. Номер Вейсса 24–32 она набирала дважды. Ей трудно было попасть пальцем на цифры.

Ответил старческий голос. Тот самый дрожащий тембр, который воплощает саму глупость и не предвещает ничего хорошего.

— Канцелярия капеллана, добрый день. Чем я могу быть полезной?

— У меня рак, я хочу поговорить с кем-нибудь. Люк Вейсс здесь?

Пауза.

— Отец Вейсс находится у постели больного, его нельзя беспокоить. Назовите ваше имя и номер истории болезни.

— Элка Тристан, Арденны. Разве у Люка Вейсса нет бипера, как у всех?

— Я же вам говорю, отца Вейсса нельзя беспокоить. Больному очень плохо.

— А я в терминальной стадии, — рявкнула Элка и повесила трубку.

«Еще одна поповская подпевала, которая по должности проповедует терпение, как другие намазывают джем на сухарики в Арденнах», — подумала Элка. Дочь Мод рассердилась.

Полный лифт больных. Пациенты входили и выходили, к ним присоединялись белые халаты, они опускали глаза перед таким количеством боли. Везде царило молчание. Боясь пропустить свой этаж, раковые больные нажимали все кнопки подряд. Элка достала свое направление. Специалисты по патологии молочной железы, должно быть заждались ее.

10 марта

Я больше не хочу ваших поцелуев и карьер. Может, я и не умру от рака, но я уничтожена химически.

Я не верю в искупление через перенесенные страдания. Я больше не верю, что мы становимся сильнее от пережитого испытания, как будто оно — завуалированное благодеяние, закаляющее душу и укрепляющее дух. Я не верю ни во что, Франк, только в дневник, который ты прочтешь.

При упоминании о христианах я смеюсь. Против моего рака, смерти желания и осознания того, что у моего палача все отлично, Бог ничего не может, и тем не менее надо в него верить. Бог страдал, он тоже умер, он знает зло, зло распяло его, поэтому он свободен. Отсюда на всякое страдание есть благословенье Божье.