Дьявол в Белом городе. История серийного маньяка Холмса - [47]
Около четырех часов дня в четверг Кодмэн и Бернэм направились к Руту. Кодмэн остался в экипаже, а Бернэм вошел в дом.
Когда Бернэм вошел в комнату Рута, тот почти задыхался. Почти весь день Рут бредил, и его бред был каким-то странным; в его воспаленном сознании снова возникали картины, которые мучили его и прежде: ему грезилось, будто он летит по воздуху. Увидев Бернэма, он спросил: «Ты ведь не уйдешь от меня снова, верно?»
Бернэм заверил его, что не уйдет, однако ушел, чтобы поговорить с женой Рута, находившейся в соседней комнате. Бернэм разговаривал с ней, и вдруг в комнату вошла родственница Доры. Она объявила, что Рут скончался. В последние моменты жизни, сказала она, пальцы его рук, лежащие на одеяле, шевелились, как будто он играл на рояле. «Ты слышишь? – шепотом спросил он. – Ну разве это не прекрасно? Именно это я и называю музыкой».
Дом погрузился в зловещую могильную тишину, в которой слышались только шипение газовых ламп и слабое тиканье часов. Бернэм спустился на нижний этаж. Он не почувствовал, что за ним кто-то пристально наблюдает. Тетушка Гарриет Монро, которую звали Нети, сидела на ступеньке лестничного пролета, ведущего из комнаты на второй этаж. Женщина прислушивалась к шагам Бернэма. Огонь, горевший в камине за его спиной, отбрасывал огромные тени на противоположную стену. «Я все время работал, – ни к кому не обращаясь, произнес Бернэм, – я задумал и все время мечтал о том, чтобы мы стали величайшими архитекторами в мире… я заставил его поверить в это и постоянно укреплял его в этом мнении… и вот теперь он мертв… проклятие!.. проклятие!.. проклятие!»
Смерть Рута потрясла Бернэма и потрясла Чикаго. Восемнадцать лет Бернэм и Рут были партнерами и друзьями. Каждый знал мысли другого. Каждый мог полностью положиться на партнера, мог доверять его опыту и уменью. И вот теперь Рута не стало. Многие считали, что смерть Рута может означать и смерть выставки. Почти во всех номерах газет печатались интервью руководящих деятелей города, в которых они изображали Рута «локомотивом» работ, связанных с устройством выставки, и сетовали на то, что без него город едва ли сможет воплотить свои мечты в жизнь. «Трибюн» писала, что Рут был «несомненно наиболее выдающимся архитектором Чикаго, да и во всей стране вряд ли кто-либо мог превзойти его». Эдвард Джефферей, председатель Комитета по землеотводу и строительству, говорил: «Нет среди архитекторов человека, обладающего такой гениальностью и способностями, которые требуются для того, чтобы подхватить работу по созданию выставки, работу, которую выпустил из своих рук мистер Рут».
Бернэм хранил молчание. Он размышлял о том, чтобы самому отстраниться от работ, связанных с выставкой. Две силы боролись внутри его: скорбь и желание закричать во весь голос о том, что это он, Бернэм, был тем самым «локомотивом», организовавшим архитектурное проектирование выставки; что это он, Бернэм, был тем самым партнером, который создал и раскрутил фирму «Бернэм энд Рут», и что под его руководством она постоянно достигала новых архитектурных высот.
Архитекторы с востока отбыли восвояси в субботу, 17 января. В воскресенье Бернэм присутствовал на поминальной службе по Руту в его доме на Астор-плейс и на его погребении на Грейслендском кладбище – чудесном приюте для состоятельных усопших, расположенном в нескольких милях от Петли.
В понедельник Бернэм уже опять сидел за письменным столом и написал двенадцать писем. В кабинете Рута, смежном с его кабинетом, было тихо, дверь была задрапирована материей в гамме цветов национального флага. Воздух был наполнен запахами оранжерейных цветов.
Задачи, которые предстояло решить Бернэму, казались сейчас более пугающими, чем раньше.
Во вторник в Канзас-Сити лопнул один из крупных банков. В следующую субботу Лайман Гейдж объявил о своем уходе с 1 апреля с поста президента выставки в связи с необходимостью уделять повышенное внимание своему собственному банку. Генеральный директор выставки, Джордж Девис, поначалу отказывался в это верить. «Да это же чушь, – отмахнулся он, услышав эту новость. – Гейдж должен быть с нами. Нам без него не обойтись».
А между тем работать надо было не покладая рук. Как и опасался Бернэм, руководители профессиональных союзов начали использовать будущую выставку как средство достижения таких целей, как установление минимальной оплаты труда и восьмичасового рабочего дня. Кроме того, существовали реальные угрозы пожара, погодных катаклизмов, болезней; редакторы иностранных изданий уже задавали на своих страницах вопрос, кто отважится посетить выставку, зная о проблемах с чикагской канализацией, ставших уже притчей во языцех. Никто еще не забыл того, как в 1885 году сточные воды явились причиной вспышек холеры и брюшного тифа, унесших жизни десяти процентов населения города.
