Дьявол в Белом городе. История серийного маньяка Холмса - [143]

Холмс утверждал, что спрятал труп, похожий на Бена Питзела, поместив его на втором этаже дома, арендованного специально для выполнения задуманного мошенничества. Случайно или в силу непроизвольного стечения каких-то зловещих обстоятельств, этот дом располагался позади городского морга, в нескольких кварталах от здания городской мэрии. Холмс признался в том, что при размещении там трупа он постарался придать ему такой вид, как будто Питзел погиб в результате случайного взрыва. Он залил растворителем верхнюю часть трупа и поджег ее, после чего расположил тело на полу так, чтобы солнечные лучи падали прямо на него. Когда тело было обнаружено, лицо разложилось и его черты стали неузнаваемыми. Холмс добровольно вызвался помочь коронеру провести идентификацию. В морге он не только помог найти отличительную бородавку на шее мертвого мужчины, а, вытащив собственный ланцет, сам же и удалил эту бородавку, после чего как бы между прочим протянул ее коронеру.

Коронер изъявил желание, чтобы кто-либо из родственников Питзела присутствовал при идентификации. Жена Питзела, Кэрри, была больна и не могла прийти. Вместо себя она прислала свою вторую по старшинству, четырнадцатилетнюю дочь Эллис. Помощники коронера положили тело так, чтобы Эллис были видны только зубы Питзела. Ей показалось, что это был труп ее отца. Страховая компания произвела страховую выплату. После этого Холмс отправился в Сент-Луис, где жила семья Питзела. Пока Эллис находилась под его влиянием, он убедил Кэрри позволить ему взять с собой еще двух ее детей, объяснив это тем, что их отец, вынужденный прятаться, очень хочет увидеть их. Он взял с собой одиннадцатилетнюю Нелли и восьмилетнего Говарда и, обремененный тремя детьми, отправился в это странное и печальное путешествие.

Из писем Эллис Гейер понял, что она поначалу воспринимала эту поездку как что-то похожее на приключение. В письме к матери, датированном 20 сентября 1894 года, Эллис писала: «Жаль, что ты не смогла увидеть того, что видела я». В этом же письме она выражала свое отвращение к приторно-сладким манерам Холмса. «Я не выношу, когда он называет меня деткой, малышкой, дорогушей и подобными дрянными словами». На следующий день она написала новое письмо: «Мама, ты когда-нибудь видела или пробовала красные бананы? А я уже съела три штуки. Они такие большие, что мне их даже и не обхватить, и я могу лишь придерживать такой банан, зажав его между большим и указательным пальцами». После отъезда из Сент-Луиса Эллис не получала никаких вестей из дому и боялась, что здоровье ее матери, возможно, еще больше ухудшилось. «Получила ли ты 4 моих письма, не считая этого? – писала Эллис. – Ты еще лежишь в постели или можешь ходить? Я очень хочу получить от тебя хоть какое-нибудь известие».

Одним из нескольких фактов, ставших известных детективу Гейеру, было то, что ни одно из писем Эллис не дошло до Кэрри Питзел. Находясь под надзором Холмса, Эллис и Нелли постоянно писали матери и отдавали эти письма Холмсу, надеясь, что он отправит их по почте. Но напрасно – ни одного письма он так и не отправил. Вскоре после его ареста полиция обнаружила жестяную коробку с надписью «Собственность Г. Г. Холмса», в которой среди прочих документов была и дюжина писем от этих девочек. Он хранил их в коробке, словно это были ракушки, собранные на пляже.

Теперь миссис Питзел не находила себе места от охвативших ее волнения и дурного предчувствия, несмотря на недавние заверения Холмса о том, что Эллис, Нелли и Говард находятся в Лондоне под неусыпным присмотром Минни Вильямс. Розыскные действия, предпринятые Скотланд-Ярдом, не обнаружили следов никого из них. Сам Гейер испытывал слабую надежду, что его поиски закончатся более результативно. «Ведь с того момента, когда кто-либо слышал что-либо об исчезнувших детях, прошло более чем полгода, – писал Гейер, – это никоим образом не выглядело легкой задачей, к тому же все заинтересованные в этом деле вообще не верили в то, что дети будут когда-либо найдены. Однако окружной прокурор полагал, что необходимо предпринять еще одну, последнюю попытку отыскать детей, хотя бы ради страждущей матери, если других причин нет. В моей работе не было каких-либо ограничений, мне всего лишь было предписано действовать сообразно собственной логике и при проведении расследования следовать в том направлении, которое укажут мне обнаруженные улики».

* * *

Гейер приступил к розыску вечером 26 июня 1895 года; это был жаркий вечер жаркого лета. Ранее в июне зона «постоянно высокого» атмосферного давления обосновалась над штатами, расположенными в середине Атлантического побережья, и в течение всего периода 90-х годов являлась решающим фактором, определяющим температуру в Филадельфии. В сельской местности преобладало влажное безветрие. Даже в ночное время воздух в вагоне поезда Гейера был спертым и сырым. Из мужского купе несло сигарным дымом, а при каждой остановке поезда в вагоне слышались громкое кваканье лягушек и стрекот сверчков.

На следующий день, когда поезд быстро шел по затянутым теплым туманом низинам Пенсильвании и Огайо, Гейер перечитывал копии детских писем, ища в них что-либо, на что он сначала не обратил внимания и что могло бы хоть как-то направить его поиски. Эти письма не только представляли собой неопровержимые доказательства того, что дети были с Холмсом, но и содержали географические сведения, по которым Гейер мог составить примерный маршрут их путешествия с Холмсом. Как оказалось, их первая остановка была в Цинциннати.