Дьявол носит «Прада» - [14]

Душ был отвратителен. Он пищал, словно собачий свисток, и все время, пока я находилась в ледяной ванной, вода текла чуть тепленькая, — зато потом она становилась просто обжигающей. Такое безобразие продолжалось три дня, в конце концов я стала выскакивать из постели, включать душ, а потом прыгать под одеяло еще на пятнадцать минут. Немного вздремнув и лишний раз послушав будильник, я вновь бросалась в ванную, где к тому времени зеркала уже запотевали от чудесной горячей — хотя и льющейся тонкой струйкой — воды.

Через двадцать пять минут, напялив свою нехитрую экипировку, я уже была за дверью, установив личный рекорд. Всего через десять минут я нашла ближайшую станцию подземки — это следовало сделать раньше, но я была слишком занята, чтобы последовать совету мамы и заранее проделать дорогу от дома до места будущей работы, что избавило бы меня от блужданий в ответственный момент. Когда ездила устраиваться на работу, я брала такси, и у меня не было никаких сомнений в том, что необходимость пользоваться подземкой — это наказание божье. Но дежурная по станции удивительным образом оказалась на месте и говорила по-английски; она посоветовала мне ехать до Пятьдесят девятой улицы по шестой линии, сказав, что я выйду прямо на Пятьдесят девятую улицу и мне останется пройти два квартала на запад до Мэдисон-авеню. Проще простого. В вагоне было холодно и тихо; не много нашлось таких ненормальных, кто, как и я, встал в разнесчастные шесть утра да еще потащился куда-то, когда на дворе стояла середина ноября. Все было хорошо, пока не пришло время выходить на улицу.

Я поднялась по ступенькам и оказалась в холодном сумраке, где единственным источником света были горящие окна круглосуточных пивнушек. Позади меня виднелся универмаг «Блумингдейл», больше ничего знакомого вокруг не было.

«Элиас-Кларк», «Элиас-Кларк», «Элиас-Кларк»… Ну и где он? Я вертела головой, пока не увидела указатель: «Шестидесятая улица и Лексингтон-авеню». Что ж, Пятьдесят девятая улица должна быть где-то недалеко, но в какую сторону мне идти, чтобы это было «на запад»? И где находится Мэдисон-авеню? В тот первый раз меня высадили прямо у входа в здание, и сейчас я не видела ничего, что напоминало бы окрестности «Элиас-Кларк». Я немного поблуждала, радуясь, что у меня еще оставалось на это время, и наконец толкнулась в закусочную, чтобы выпить чашку кофе.

— Доброе утро, я, кажется, не могу найти дорогу к «Элиас-Кларк-билдинг». Вы не подскажете мне, как туда добраться? — спросила я нервного человека за кассовым аппаратом. Я постаралась не улыбаться: все мои нью-йоркские знакомые рекомендовали мне не делать этого, потому что «здесь не Эйвон» и люди «не привыкли отвечать добром на добро». Человек хмуро глянул на меня, и я занервничала от того, что он, наверное, считает меня грубой. Я улыбнулась.

— Одна долла, — сказал он, протягивая руку.

— Это за то, чтобы объяснить мне дорогу?

— Одна долла, молоко, без молока, что ваша хочет.

Я не сразу поняла, что все его познания в английском ограничиваются продажей кофе.

— О, с молоком в самый раз. Спасибо большое. — Я отдала доллар и вышла наружу в еще большей растерянности. Я спрашивала продавцов в газетных киосках, дворников, даже бродягу, который прикорнул за продуктовым фургончиком. Но никто не владел английским настолько, чтобы суметь объяснить мне, как пройти к Пятьдесят восьмой улице и Мэдисон-авеню. Перед глазами у меня замелькали картины прошлого: Дели, депрессия, дизентерия. Нет! Я найду то, что мне нужно.

Еще после нескольких минут бесцельного блуждания по просыпающемуся городу я и впрямь наткнулась на главный вход «Элиас-Кларк». Сквозь стеклянную дверь проникал мягкий свет из вестибюля, в утреннем полумраке здание казалось уютным и гостеприимным. Но когда я толкнула вращающуюся дверь, она не поддалась. Я толкала снова и снова, но лишь после того, как я с размаху налегла на дверь всем своим весом, при этом чуть не припечатавшись лицом к стеклу, она чуть-чуть приоткрылась. Сначала она двигалась еле-еле, и это поощряло меня действовать энергичнее, но, набравшись сил, стеклянное чудовище вдруг повернулось вокруг своей оси и швырнуло меня внутрь, так что я чуть не упала; после этого дверь вернулась в исходное положение. Охранник при входе расхохотался.

— Норовистая, да? Уже не в первый раз я такое вижу, да и не в последний! — хихикал он, и его жирные щеки тряслись. — Зверюга лягается дай Боже.

Одного взгляда на него хватило, чтобы понять, что я возненавижу его и что он всегда будет относиться ко мне с неприязнью независимо от того, как я себя поведу. Все же я улыбнулась.

— Меня зовут Андреа, — сказала я, снимая вязаную перчатку и протягивая руку, — сегодня я поступаю на работу в «Подиум». Я новый секретарь Миранды Пристли.

— Сочувствую! — взревел он, ликующе вертя своей круглой башкой. — Так и запишите: я вам сочувствую. Ха! Ха! Ха! Эй, Эдуардо, ты только посмотри: Миранда нашла себе новую игрушку! Откуда ты только, такая наивная дурочка, взялась? Небось какая-нибудь сраная-Топика-долбаный-Канзас? Да она тебя живьем слопает, ха-ха-ха!