Дьявол, которого знаешь - [29]

Она встряхнулась и посмотрела на него внимательным взглядом. Харри не сводил с нее глаз, и это тоже было Тессе знакомо. В глубине души, в той глубине, которая, как считал Харри, скрыта ото всех, он был напуган.

А когда Харри чего-то пугался, он избирал нападение. «Осторожнее», — сказала себе Тесса, и у нее пробежали мурашки по коже. Он никогда раньше не поднимал на нее руку. Замахивался, да, но не бил. Когда это случилось впервые, Тесса, поборов страх, сказала ему: «Если ты ударишь меня, то только однажды, Харри. Я уйду и не вернусь никогда».

Она видела, что он не знает, как выразить свои чувства. Со словами он был не в ладах. Там, где он воспитывался, аргументом в споре была сила. И тут на кухне запищал таймер.

— Ленч готов, — сказала она и пошла к двери.

Он пошел за ней на кухню.

— Ты мне не ответила. Как насчет того, чтобы вынуть спираль?

Тесса надела рукавицы, открыла духовку и вынула оттуда баранину. Лопатка, запеченная с розмарином и чесноком, и румяный картофель. Она осторожно поставила противень на плиту.

— Харри, — сказала она как можно сдержаннее, — моя беременность ничего не изменит. Если мы решим разводиться, у нас просто будет одной проблемой больше.

— Я тебе сказал! На ЭТО я не пойду! Я НЕ ХОЧУ развода! — Голос его звенел от ярости.

— Но ты жалуешься, что я уже не та. Та, какой я стала, тебе не нравится. Я устала тебе объяснять, что не могу уже стать прежней. Жизнь идет, люди меняются. Мы прошли так много, что назад вернуться невозможно. Если ты несчастлив со мной, почему бы тебе не найти другую женщину, которая будет рада быть такой, какой ты хочешь.

Она не стала говорить: я не люблю тебя, Харри. Не люблю с тех пор, как нашла себя…

Он смотрел на нее и видел, как лицо ее словно закрылось, как она вся спряталась от него. Его охватила тревога — значит, он не может ее удержать, теряет свои права на нее. Это неправильно — она не может уходить в себя, в свой мир, куда ему нет дороги.

Но, сдерживая ярость, он велел себе действовать осторожно. Не надо загонять ее в угол, иначе она станет бить по больному. Она и в этом изменилась — стала более самостоятельной, независимой. Слишком уж независимой…

И он сказал как можно дружелюбнее:

— Давай объявим перемирие. Хватит скандалить. Ссоры мне тоже не нравятся. Мы с тобой раньше никогда не ругались… Я хочу, чтобы вернулись прежние дни, когда ты еще была рядом со мной. Ну хорошо, хорошо… — Он поднял руку, заметив, что она собирается что-то сказать. — Давай проведем воскресный обед мирно. Но, пожалуйста, Тесса, подумай о нас. Развода я не хочу. Я люблю тебя и хочу, чтобы мы были вместе. Прошу я только об одном — чтобы ты поменьше думала о своей работе и побольше о нас.

— «Для тебя „мы“ значит „я“, — уточнила Тесса отчужденно.

— Нужно только уметь давать и брать, — продолжал он.

«Да, я буду давать, а ты — брать. Ох, Харри, тебя же насквозь видно».

Он принял ее вздох за капитуляцию и тут же расслабился. Стараясь этого не показать, он подошел к ней и обнял за плечи.

— Ненавижу с тобой ругаться, но, кажется, в последнее время мы только это и делаем. В первые годы мы слова плохого друг другу не говорили.

— Извини, Харри, — сказала Тесса грустно. Ей было его жалко, она понимала, как обескуражен он таким выпадом со стороны своей послушной женушки. Она знала, что назад пути нет, и все же чувствовала себя виноватой, потому что твердо решила идти вперед — и одна.

— И ты меня извини, — ответил он успокоенно, думая, что она просит прощения за ссору. — Давай пока оставим эту тему, ладно? Потом все обсудим, когда успокоимся и сможем рассуждать здраво.

«И мне придется тебя успокаивать, — подумала Тесса. Жалость сменилась презрением — слишком уж его поведение походило на неловкую попытку ею манипулировать. — Ты не сможешь заставить меня отказаться ради твоего счастья от того, что делает счастливой меня. А это, как говорил капитан полиции из Чикаго, читавший в Брамшиле лекции, „нижний предел“.

Но вслух она сказала:

— Хорошо, сейчас — мир. Давай мы оба подумаем, чего ждем от будущего, серьезно подумаем, Харри, чтобы, когда мы будем это обсуждать, хорошо понимать, о чем мы говорим и чего хотим.

— Хорошо, хорошо… Я накрою на стол, хочешь?

Тесса стала перекладывать жаркое на блюдо. «Красивый жест Харри Сэнсома, — подумала она, — а он сам за это ждет от меня не жеста, а жертвы».

7

Тесса оглядела людей, собравшихся в маленькой церкви двенадцатого века, и решила, что правильно выбрала свой наряд — желтый костюм. Большинство дам, приехавших на свадьбу, были в розовом. Что это за стишки про июнь и розовый цвет? Интересно, почему именно его выбирают дамы, которым он уже не по возрасту? Например, мать невесты. Джулия Ферфакс предпочла цвет цикламена, цвет, который идет только жгучим брюнеткам. Джулия, как и ее кузина Доротея, была блондинкой. «Правда, — подумала Тесса, — о вкусе Джулия умеет только рассуждать».

Мать жениха, наоборот — умная женщина, — была в ярко-синем костюме, который отлично подходил к ее седым волосам. Глядя на нее, было ясно, в кого жених такой красавец.

Невеста, которую двадцать минут назад ввел в церковь ее отец, походила на кусок торта с кремом. Ну почему никто не посоветовал ей сбросить килограммов десять, прежде чем надевать платье с таким количеством оборочек? И все же для девушки, которая никогда не славилась красотой, она выглядела ослепительно. Но не в красоте дело — если верить сплетням, жених выбрал ее за приданое. «Что ж, — подумала Тесса, — я вышла замуж из-за секса, мне ли бросать камни?»