Дьявол и Шерлок Холмс. Как совершаются преступления - [43]

После этого Паркер обзвонил нескольких окулистов и каждому задал один и тот же вопрос: можно ли с помощью инъекций изменить цвет глаз с голубого на коричневый? Врачи единодушно отвечали, что такое невозможно. Далее Паркер позвонил специалисту по диалектам из Университета Тринити (Сан-Антонио) и выяснил, что даже после трехлетнего плена по возвращении в родную среду привычный акцент быстро восстанавливается.

Тогда Паркер решил поделиться своими подозрениями с властями, но к тому времени полиция Сан-Антонио уже вынесла вердикт: «Мальчик, именующий себя Николасом Баркли, несомненно является Николасом Баркли».

Но Паркеру не давала покоя мысль, что самозванец, проникший в семью Николаса, может оказаться опасным. Он решил позвонить Беверли и сообщить ей все, что ему стало известно. Он припоминает, как повторял в трубку снова и снова:

— Мэм, это не он. Это не он.

— То есть как это не он? — спросила Беверли.

Паркер рассказал про глаза, уши и акцент, а закончив разговор, отметил в деле: «Родственники обеспокоены, однако продолжают считать его Николасом».

Через несколько дней Паркеру позвонил рассерженный Бурден. Сам Бурден позже отрицал, что звонил, но в «деле», которое завел Паркер, осталась запись разговора. Звонивший кричал в трубку: «Ты кто такой?!» Когда Паркер заявил, что считает его самозванцем, а не Николасом Баркли, его собеседник взорвался:

— Иммиграционные власти признали меня! Родные признали меня!

На этом Паркер готов был поставить точку. Он сообщил о своих подозрениях властям, а контракт с телевидением был выполнен. У него хватало и других дел. В конце концов, если уж мать признала в парне своего сына… Однако этот странный акцент, французский или даже арабско-французский… Если это и впрямь какой-то самозванец из Франции, зачем ему понадобилось внедряться в глухую техасскую провинцию, поселиться в трейлере?

— Богом клянусь, я боялся, что он террорист, — говорит Паркер.

Тем временем Беверли сняла скромную квартирку в трущобах Сан-Антонио, и сын регулярно навещал ее там. Паркер принялся следить за ним во время этих визитов.

— Я ждал, когда он выйдет, — вспоминал Паркер. — Он выходил, шел оттуда пешком на остановку, в ушах наушники, и знай себе приплясывает, как Майкл Джексон.

Играть роль Бурдену становилось все труднее. Жизнь с Кэри и Беверли вызывала у него, как он говорил, «клаустрофобию». Ему гораздо больше нравилось просто бродить в одиночестве по улицам.

— Я не привык жить в семье, — пояснял он. — Я не был готов к этому.

Однажды Кэри достала с антресолей картонный ящик и торжественно вручила его «брату». Там хранились вещи Николаса — бейсбольные карточки, которые он собирал, записи, некоторые сувениры и письма. Бурден неуверенно вынимал один предмет за другим, пока не наткнулся на письмо от одной из подружек Николаса. Он прочел его и понял: «Этот мальчик — не я. Он другой».

Через два месяца жизни в Соединенных Штатах психика Бурдена начала буквально «разваливаться». Он страдал резкими перепадами настроения, перестал общаться, «выключился», по выражению Коди; стал прогуливать занятия, особенно после того, как кто-то из ребят обратил внимание на его акцент и стал дразнить его «скандинавом»; за прогулы его временно отчислили из школы.

В декабре Бурден, взяв без разрешения автомобиль Брайана и Кэри, отправился в Оклахому, открыл все окна и запустил на полную громкость песню Майкла Джексона «Крик»: «Я устал от вранья, / отвратительна ложь… Пожалейте меня/. Я так не могу». Его остановили за превышение скорости. Беверли, Кэри и Брайан примчались в полицейский участок и забрали «Николаса» домой.

Настоящая мать Бурдена, Гислен, в эти дни удостоилась от него телефонного звонка. Несмотря на все раздоры с ней, он, по-видимому, все еще тосковал по матери. Однажды он написал ей письмо: «Я не могу тебя потерять… Исчезнешь ты, исчезну и я».

Он признался матери, что живет в Техасе с женщиной, которая принимает его за родного сына. Гислен пришла в ярость и бросила трубку.

Перед Рождеством Бурден заперся в ванной и принялся внимательно изучать свое лицо — карие глаза, отрастающие корни темных волос. Он схватил бритву и принялся уродовать себя. Его доставили в местную психиатрическую больницу. Однако через несколько дней врачи сочли его состояние стабильным, и он вернулся в трейлер к Кэри.

Но он не находил себе места: постоянно думал о том, что же стряслось с настоящим Николасом Баркли. Позднее Бурден записал в свой блокнот: «Когда борешься с чудовищами, будь осторожнее, не то сам превратишься в одно из них». Он даже стихи написал: «Дни мои — призраки, лишь тень надежды. По-настоящему я не жил, я ничего не сделал».

Та же мысль о настоящем Николасе беспокоила и Паркера. Перед тем как пропасть, Николас жил с матерью в одноэтажном домике в Сан-Антонио. Его единоутробный брат Джейсон — ему в ту пору исполнилось двадцать четыре года — недавно тоже переехал к Беверли, после того как пожил какое-то время у родственников в Юте.

Джейсон был крепкий, мускулистый парень с темными вьющимися волосами до плеч. Обычно из заднего кармана джинсов у него торчала расческа. На теле и лице Джейсона виднелись шрамы от ожогов: в тринадцать лет он имел глупость закурить в то время, как заливал бензин в газонокосилку, — и вспыхнул. Из-за этих шрамов, по свидетельству Кэри, «Джейсон боялся, что никогда не сумеет познакомиться с девушкой и на всю жизнь останется один». Парень любил поигрывать на гитаре композиции группы «Линерд Скинерд», неплохо рисовал, набрасывал портреты друзей. Хотя дальше средней школы Джейсон не пошел, он был неглуп. В то же время он был наркоман, как и его мать, периодически «подсаживался» на кокаин, случались у него и запои. Его терзали свои «демоны», как называла это Кэри.