Дьявол Цивилизации - [51]

Ял изнутри тоже нагрелся от солнца. И когда потерял ход, сразу обдало духом теплой краски, размягченного в цапфах уключин тавота и потертой черной кожи, которой были обиты весла ниже вальков.

— На погоду раскисли?! — грубо спросил Джугатранский.

Гребцы, обняв вальки весел, смущенно улыбались, поглядывая друг на друга и на вьющийся в отражении дымок охотничьего костра.

— Рыбачить тянет? — продолжал напирать на гребцов рулевой, не истратив заряд недовольства. — Я тебя спрашиваю, Пуртов, — придрался он вдруг к одному из гребцов, мускулистому белобрысому парню с круглым мясистым лицом.

— Молчи, — шепнул Пуртову третий баковый, — пускай себе…

Пуртов молчал.

В это время у берега раздалась частая звонкая дробь отбойного молотка. Все повернули головы вправо. У отдаленного причала, в неглубокой бухточке, обрамленной замшелыми скалами, стоял атомный ледокол. На нем работал Пуртов, и все знали, что там сейчас долбят бетон биологической защиты, чтобы заменить потекшие парогенераторы.

— Это твои долбаки там орудуют? — с ехидцей спросил Джугатранский. — Дятлы, одним словом… Сам небось тоже молоточком долбал вчера? А теперь руки не свои?.. Учти, Пуртов, мне дятлы не нужны. Мне гребцы нужны. Классные. Понял?

Все на побережье знали, что Джугатранский до самозабвения любит гребной и парусный спорт и неодобрительно относится к настоящему крупнотоннажному флоту, будь то пассажирское судно, сухогруз или даже атомный ледокол.

«Посудина, одним словом! — снисходительно говорит Джугатранский о любом из кораблей большого современного флота. И как бы оправдывая свою нелюбовь, поясняет: — Здорово загрязняют они моря и океаны отходами и нефтью. Беда от них Природе…»

Он уже двадцать лет работает тренером в гребном клубе, знает как свои пять пальцев все побережье и фарватер фиорда на всем его протяжении от порта до выхода в океан, сносно объясняется на немецком, испанском и английском языках, и если б была его воля, он бы поставил весла, и паруса на все большие суда и тогда бы, наверное, изменил к ним свое высокомерное отношение. А то и стал бы капитаном на одном из них.

Никто из гребцов не видел его когда-либо пьяным или даже чуть выпившим. Строгое сухощавое, остроносое лицо его и весь сдержанный властный вид рулевого внушали уважение. Нрава он был жесткого и плохой гребли не терпел.

Теперь же — неслаженная, какая-то неуверенная, а то и нервная работа гребцов, которые прежде гребли отменно, вконец вывела его из себя. Он многое мог понять и простить человеку, но только не плохую греблю.

— Наработался, рук не чуешь? — снова наскочил он на Пуртова, который ошибался сегодня чаще других. — А ну, оставь весло, подними руки! Небось трясутся после отбойного молоточка? И дыхание сбил! А?

— Не сбил, — смущенно сказал Пуртов.

— А я говорю — сбил! — Джугатранский достал секундомер. — Сейчас проверим… Внимание, Пуртов! Приготовились! Вдох! — Джугатранский нажал кнопку секундомера.

Пуртов глубоко вдохнул и затаил дыхание, расслабив мускулатуру.

— Тридцать секунд!.. — отсчитывал Джугатранский. — Минута!.. Полторы!.. Минута сорок пять!.. Ну, ладно… — прощающе сказал он.

Но Пуртов все еще не дышал. Лицо у него посинело, глаза налились кровью, но внезапно вспыхнувшая в нем не то обида, не то злость заставляла его держаться.

У Джугатранского смущенно забегали глаза, он уже не кричал, а мирно, удовлетворенно и с уважением даже сказал:

— Две минуты пятнадцать секунд… — И, строго глянув на гребца, добавил: — Не дури, Пуртов, хватит!

Пуртов гулко выдохнул и несколько раз взахлеб хватанул ртом воздух.

Джугатранский пытливо посмотрел на гребцов.

— Две недели до соревнований, а вы черт-те что, — озабоченно сказал он. И, немного помолчав, раздумчиво продолжил: — Гребля — это не просто спорт, ребята… Для меня во всяком случае… Греб-ля — это искусство! Да, да! Что смотрите?.. Даже не искусство. Скажем проще — ремесло! Древнее человеческое ремесло… Вопрос на засыпку: сколько лет существует человечество? Пять секунд на обдумывание… — Джугатранский щелкнул секундомером. — Та-а-ак… Молчите?..

— Семьсот тысяч лет, — неуверенно сказал загребной Петя, парень с атлетическим торсом, студент педагогического института.

— Петя ты, Петя… — укоризненно качая головой, сказал Джугатранский. — Кто еще?

— Миллион! — выкрикнул второй загребной, пытаясь поддержать товарища.

— Двадцать пять миллионов лет людям! Ясно?.. — Джугатранский выразительно посмотрел на гребцов. — И все это время была вода — реки, моря, океаны. Были люди, и было весло — самый древний движитель, придуманный человеком! А вы… Грести не умеете… Не стыдно?.. Паровой и турбинный флот… Да это — тьфу против весла! Каких-нибудь сто пятьдесят лет!.. Поняли, что оскорбляете? Древнейшую профессию человека — греблю! — Джугатранский едва заметно улыбнулся, и сухая кожа его обветренного и густо загорелого лица, под которой, казалось, вовсе не было мяса, чуть дрогнула бугорками в углах рта и тут же упруго расправилась.

Морщин на его лице не было, и трудно было определить возраст рулевого. Гребцы слыхали, что ему около пятидесяти. Однако энергии в нем хоть отбавляй. Иной молодой позавидует.