Дьявол Цивилизации - [42]

И сухо добавил:

— Давай так… Разговора этого между нами не было… И вообще… Лады?

— Лады…

Кирюха повернулся на правый бок и вскоре засопел. Дышал он тяжело.. То и дело как бы спохватывался во сне, вдыхая воздух через вибрирующие губы.

— Сипх, сипх, сипх!

Самин не спал. Слышно было, снаружи землянки завыла метель. Струи морозного воздуха с тонкой снежной пылью задувало из-под двери. Снежинки холодными точками таяли на лице. Кирюха во сне вынул из-под ватника руку и положил Самину на грудь. Осторожно, чтобы не разбудить его, Самин снял руку и опустил ее вдоль туловища. Рука Александра Ивановича была сухая и горячая, с грубой царапающей кожей. У Самина исчезла вдруг неприязнь к лежащему рядом человеку. Напротив, ему, теперь казалось, что он испытывает жалость к нему. И может быть, уважение…

Он попытался вспомнить доминирующее выражение лица у Александра Ивановича и не смог… Впрочем, тогда, при первой встрече… Оно показалось ему несколько бледнее нормы… легкая тень смущения… Ну конечно же, ощущение простоты в этом лице… Да, да… Лицо казалось очень простым и незаметным… И когда он узнал, что это начальник технического отдела, был удивлен… И теперь вот… Откровенен, прост… Но к чему все это?.. Разве что просто два живых человека… Жизнь…

И вдруг: «Расстреляли друг друга…» — кровавой надписью выплыло из темноты.

Внезапно нахлынувшее чувство не то тоски, не то тревоги охватило Самина. Наскочило как волна и отхлынуло ощущение никчемности, бессмысленности, быть может, дикого напряжения сил. Он помнил, что подобное уже было, вдруг, среди штурма, энергии и дела… Дело!.. Его философия… Вот задача, которую он должен решить для себя… Что это в сущности своей — штурм, героическая борьба или каждодневное сопение?.. В последнем — философия Кирюхи… Но не его, Самина, нет!.. Надо пройти через эту железную логику техники так, чтобы подкашивались колени, чтобы заходилось сердце… Чтобы было что вспомнить потом… Сопение не его удел…

4

Проснулись сразу оба от холода. Дверь землянки была приоткрыта. В просвет намело сугроб. Кирюха выругался. Лицо его изрядно распухло. Под глазами вздулись большие, дряблые, с прожилками мешки. Зажженный фонарь лежал на столе. Луч его лизнул столешницу, контрастно высветив грубые, слегка прогнутые в поперечнике старые порепанные доски и черные щели между ними, застыл неправильным эллипсом на бревенчатой стене, и Самин увидел, что бревна, из которых сложена землянка, закопчены дочерна и кое-где не очищены от коры. Свисающая там и тут волокнами пакля тоже черна давней копотью.

— Поохотились… — сказал Самин иронически.

Кирюха ничего не ответил. Молча и наскоро закусили…

Было темно, выла пурга. Лыжи шли плохо.

— Зарядило, — пробурчал Кирюха.

Самин поразился обилию снега, который успело навалить за ночь, и, придавая бравый тон голосу, крикнул:

— Что, влипли?!

Кирюха не ответил.

А было и впрямь страшно. Сорок километров ходу в беспроглядной бушующей мгле. Кирюха включил фонарь. Створ луча беспорядочно и густо заполнили беснующиеся снежинки. Луч проникал в толщу заснеженного воздуха не более чем на два-три метра и далее рассеивался в широкий матовый экран, на котором было отчетливо видно, как мечется, то и дело меняя направление, метель.

— Может, переждем?! — снова крикнул Самин.

Александр Иванович выключил фонарь.

«Стрельба по памяти… Запомнил?.. Стреляй!..»

— Чего ждать… Дойдем… — сказал Кирюха.

Воздух насквозь был пропитан влажным, снежным запахом метели. Прорезиненный плащ затвердел, и полы его стали шуршать как мягкая жесть. У Самина мелькнула мысль, что это, быть может, последние часы, в лучшем случае, сутки жизни… Сосед рассказывал, будто в прошлом году отец с сыном в десяти километрах от дома замерзли в такую же метель…

«Ладно, дойдем…» — успокаивал он сам себя, но на душе было скверно.

Кирюха шел очень споро, чуть наклонив голову от ветра. Молчали. Самин не отставал, стараясь доставать передками своих лыж задники лыж Кирюхи. Это не всегда удавалось. На спусках он почти терял его. И снова наползала тревога. Ему показалась до дикости нелепой, лишенной воплощения в реальное дело его вчерашняя независимость, логика, упрямое нежелание сотрудничества с человеком, от которого теперь, оказывается, зависело все…

Он вдруг испугался. Этот идущий впереди… Черт знает что у него на уме… Стрельба по памяти… Землю, говорит, жрать… Клубок тел… Как бы этот океан снега не пришлось жрать…

Они шли уже несколько часов. Бесконечные спуски и подъемы. Самин ждал, что вот-вот появятся просветления в этой бушующей мгле — близость огней и жилья. Но с вершины очередной сопки желанного далекого отсвета не было видно.

Почему-то вспомнился Гринев из «Капитанской дочки» Пушкина и запах дыма в пургу. Самин невольно стал нюхать воздух, но ничего, кроме влажного и холодного запаха снега, уловить не смог и тут же поймал себя на том, что это похоже на панику.

«А может, по кругу, по кругу шпарим?!» — подумал Самин.

Откуда эта чертова усталость?.. Почему этот, впереди идет все так же ровно и твердо и ни разу не упал?..

Самин вспомнил горячую, царапающую руку Кирюхи, его плоское одутловатое лицо. Представил, что он, Самин, замерз, а эти руки, это лицо — живут, в них сила, значимость и скрытый от Самина смысл…