Дьявол Цивилизации - [38]

После крематория зашли в ресторан немного посидеть. Дама с белыми глазами, ее, оказывается, звали очень мило, Мария Ивановна, сказала:

— Боже мой! Как несправедливо… Вчера только был человек… Андрей Андреевич… Милый, добрый, тихий…

Платком, намотанным на указательный палец, она обмакнула уголки глаз.

Ефим Мокович потупился и, как-то весь ссутулившись, ужасающе просто сказал:

— Следующая моя очередь, товарищи…

— Ну что вы! Что вы! — зашумели все в один голос. — Вам еще жить да жить!

В ответ он молча, какими-то покрасневшими вдруг, проникновенными глазами обвел всех и сокрушенно покачал головой.

— Редеют наши ряды… — с грустью сказал начальник отдела Косильников. — Эта смерть… и потери последнего времени еще сильнее сплотят наш небольшой коллектив.

Профорг Дубровин, человек очень полный, с оплывшей жиром шеей, но в делах весьма энергичный, поднял рюмку с водкой и произнес:

— Я думаю, выражу общее мнение, товарищи, если скажу, что покинувший нас в этом бренном мире был человеком достойнейшим, человеком с большой буквы, мужественно прожившим эту жизнь и, можно сказать, погибшим на посту…

Все выпили. Мария Ивановна вытерла платком, намотанным на указательный палец, уголки глаз.

— Вы теперь наш! — сказала она, неожиданно обращаясь к Белецкому.

— Наш! Наш! — зашумели все.

Георгий Иванович как-то вдруг почувствовал себя неуютно, хотя теплая волна удивления и неожиданного встречного порыва к этим людям заполнила его. Он подумал, что надо что-то сказать, но молчал.

— Я знал, кому давать поручение! — хрипло пробасил мордатый пожарник.

Косильников привстал и, улыбаясь, протянул Белецкому руку. Тот вложил в нее свою и почувствовал, что рука у начальника отдела очень теплая и глянцево-гладкая, какая-то нежная. И пожатие этой руки по-женски несильное, доверительное, трепетное. И Белецкий понял вдруг, что все они, и он тоже, ошеломлены потерями последней недели и что они равны перед этим извечным человеческим исходом, и жизнь требует теплоты и единства и уважения друг к другу. И он готов уже был сказать им, но подошел спазм к горлу и помешал ему, а когда немного прошло, он сказал, и глаза при этом у него были как две раны, будто с них содрали пелену:

— Я вас тоже очень люблю…

Сказал и поежился, как от удара, и холодок прошел по спине. Потому что это правда. Он их любит и жалеет и их инстинктивный порыв принимает всем сердцем.

И с этого мгновения он почувствовал, что они с ним одно неразрывное целое.

СТРЕЛЬБА ПО ПАМЯТИ

1

Кирюха шел во тьме уверенно и споро. Самин легко поспевал за ним. Стоял несильный мороз. Снег неглубокий, только сегодня выпал, и лыжи порою притормаживали, чиркая о землю или камни.

В воздухе стоял, еще не успев вымерзнуть, дурманящий запах позднеосенней тундры, и Самин, часто дыша, с наслаждением упивался вкусным ночным морозным воздухом. Будто впитывал и запасал впрок свыше идущую, добрую и спасающую, крестную силу.

Ни ветерка. В разрывах плотной облачности виднелось чуть затянутое дымкой звездное полярное небо. Вскоре облака стянуло к западу, небо спустилось ниже и нависло над ними чистыми огнями ярких, чуть вздрагивающих звезд.

Кирюха не глядел на звезды. Он выучил эту землю ногами. Мышцы с радостью узнавали знакомые, не раз хоженные подъемы, спуски и повороты. Порою он останавливался. Проверяя себя, далеко вперед и по сторонам высвечивал мощным лучом дальнобойного фонаря. Кружок света выхватывал из темноты мшистые бока валунов, покрытые нетолстыми еще шапками снега.

Добрались до старой, военных времен, землянки к десяти вечера. Докрасна растопили румынку. Уставшие и проголодавшиеся, с удовольствием вдыхали воздух, напоенный свежими запахами раскаленного железа, сосновых дров и бересты. Дым от растопки в холодном еще воздухе землянки сконденсировался, и остро несло копченым духом берестяного дегтя. Огонь гудел с подвывом, в поддувале свистел ветер. Самин представил, как, должно быть, стремительно и высоко вылетают из трубы большие красные искры и рассыпаются по небу, сливаясь со звездами.

Он уже не жалел, что пошел на эту, придуманну Кирюхой, охоту. Не все ли равно, как все это называется, если так хорошо пахнет дымом и теплом…

В сущности, Самин и не охотник вовсе. Ружье, купленное когда-то под настроение, благополучно пылилось на антресолях, пока он не достал его оттуда вчера, чтобы снарядить для сегодняшнего похода. Всю дорогу сюда оно непривычно болталось за спиной и сообщало всему существу его какое-то странное, романтическое, что ли, настроение…

Кирюха уговаривал его долго. С того самого времени, когда главный инженер на одной из оперативок сказал, что от атомных лодок и ему, Кирюхе, достанется и чтоб носа от них не ворочал. Бери, сказал, группу Самина и вкалывай…

Ситуация, конечно, была любопытная. Завод испокон века ремонтировал дизельные подлодки, а тут внезапно, будто снег на голову, приказ: «Принять к производству работ атомную субмарину». Скачок, что ни говори, весьма качественный. Заводское начальство, особенно в лице главного инженера, энергично протестовало по всем инстанциям. Шутка ли?! Два совершенно новых отсека — реакторный и турбинный… Специалистов атомного профиля нет, численность работающих практически не увеличивается…