Дьявол Цивилизации - [32]

Парушев пришел в цех, а там шум. Директор Семакин в цехе. Стоит возле двери кабинета старшего мастера Винтова, строго так стучит в нее и говорит:

— Юрий Иванович, откройте, прошу вас!

— А кто ты такой есть, просить меня?! — ехидно спрашивал из-за двери пьяный голос.

— Как кто?! — возмутился Семакин. — Я твой директор!

— Чхал я на твоего директора! — ответствовал голос из-за двери.

— Поговорите с ним, — сказал Семакин, увидев Парушева. — Он вас послушается… — И тут же горячо шепотом добавил: — Я же говорил вам, а вы все возражали!.. Мало мы ему всыпали!..

Парушев вплотную встал к двери и взялся за ручку.

— Винт, Юрка, открой, не дури! — сказал он требовательно, вглядываясь в щель двери и пытаясь разглядеть Винтова. Но разглядеть не смог.

— А кто ты такой есть? — спросил пьяный голос.

— Парушев я!

— Миша?! Эх ты, Миша! Дурья твоя башка! А я-то думал…

— Что же это наконец здесь происходит?! — не вытерпев, возмущенно, высоким тенором спросил директор Семакин. — Пьянчуга издевается над коллективом, а мы его уговариваем!

— Откройте сейчас же! — строго и нетерпеливо постучал в дверь директор.

— Чхал я на твое «откройте», понял?! — в голосе пьяного появилась нотка нетерпения, будто надоело ему слушать все эти разговоры.

— Он на меня чхал, слыхали? Я ему сейчас чхну! — Семакин как-то неожиданно для себя и других чуть слышно взвизгнул и, отойдя на два шага, с силой бросил свое восьмипудовое тело старого штангиста на хрупкую цеховую дверь, высадил замок, и дверь с грохотом отворилась.

Сильно пьяный Винтов встал из-за стола и, расплывшись в добрейшей улыбке и вежливо протянув директору руку, сказал:

— Все гениальное — просто, Василий Кузьмич!

— Полюбуйтесь на этого гения! — хмуро сказал Семакин.

На другой день утром Юрий Иванович Винтов, трезвый и хмурый, сидел в приемной директора завода и ждал своей участи. Ему предложили написать подробную объяснительную. Он долго сидел над чистым листом бумаги. Думал о том, что никогда в своей жизни объяснительных не писал. Что надо все нутро выворачивать. А как его вывернешь? Где слова такие взять, чтобы чувства свои открыть людям и чтоб поверили? Нету у него таких слов…

Он держал перо над чистым листом, а в голове рождались слова другие, не для бумаги, но которые выражали какие-то его чувства и обиды.

«И выходит, Ритушка, что в самый такой деликатный момент подрубила ты меня. Скотиной пьяной при детях обозвала, ударила по лицу, хоть и пьяного, а все равно помню… По щеке вроде, а рубец на душе остался… Но то ладно… А в местком зачем шла? Зачем на родного мужа заявление писала?.. Столько ведь лет вместе прожито… И где же твои ласка и душевное обхождение? А?.. И Парушеву на меня нажаловалась… А Миша Парушев… Эх, да что там!.. Миша Парушев — наш, рабочий человек, заботой и честью меня не обошел… Только я вот не смог открыться ему в нужный час… Ее-то, причинушку, не смог выложить начисто. А ведь просто все!.. Дошел я до своего предела. И умолчал… Вот и шумит душа, шумит, что наш корабль с громадным завышением шумности… А ведь все гениальное — просто… Говорили мне про это не раз…»

Так подумал Винтов и отодвинул от себя ручку, и бумагу.

Вскоре ему сообщили, что за злостное нарушение трудовой и производственной дисциплины и за пьянку на рабочем месте он уволен по сорок седьмой статье…

Еще через день, вечером, возвращаясь с работы, Парушев встретил пьяного Винтова на улице городка.

Тот шел, сильно шатаясь, и громко, с длинными паузами, пел, пронзительно выкрикивая слова песни:

Летит!.. Летит!.. По небу!

Клин!.. Усталый!..

Летит!.. По!.. Небу!..

На!.. Закате!.. Дня!..

И был!.. В строю!.. Том!..

Промежуток!.. Малый!..

И!.. Это место!.. Видно!..

Для меня!..

«Вот… Поющий Винт…» — с болью в душе подумал Парушев, и вдруг его словно оглушило.

«Конечно, поющий винт, чтоб мне лопнуть!..»

Он вспомнил, что месяц назад привезли на завод новые гребные винты с утолщенной лопастью. Хотели испытать на корабле в натурных условиях.

«Это винты поют…» — решил Парушев и догнал пьяного мастера.

— Стой, Юра, душа ты моя! Стой! Если все так, то я не знаю, что с тобой сделаю!

— И что ты со мной сделаешь, Иванович, тудыт твою растудыт!

— Да хоть расцелую тебя, черта лысого! Понимаешь?! Все гениальное — просто!

Парушев обнял и троекратно, по-русски, — расцеловал Винтова…

На другой день сменили гребные винты на корабле. Шум исчез, корабль стал идеально тихим.

Пошел Парушев к директору Семакину заступаться за Винтова. Рассказал, как тот помог решить заводу труднейшую задачу. Гора с плеч!

И человек, человек решил все! Человек, которого все пьянчугой окрестить успели. На которого вдруг столько бед свалилось. А человек ведь не корабельный винт. Его так вот просто не заменишь…

И остался Винтов на родном заводе. Но решил для себя, что мастером работать больше не станет. Будет слесарить. Ибо из всего, что произошло, понял, что главное для человека — жить в согласии с собственной душой, то есть по совести.

Это ведь не он сам, жизнь распорядилась, что быть ему, Винтову, отныне рабочим человеком. Куда как хорошо!

Ибо все гениальное — просто!

ПОСЛЕ ЛЕКЦИИ

1

Белецкому очень не хотелось читать эту лекцию… Он недавно только пришел работать в отдел главных экспертов. Не успел как следует осмотреться, как ему с ходу попытались навесить кучу общественных нагрузок: и редактора стенгазеты сектора проектирования АЭС, и политинформатора, и лектора общества «Знание», и, наконец, обязанности ответственного за гражданскую оборону…