Дядюшка Самбюк - [2]

Зато роскошный трансатлантический пароход, огромная, но не шумливая толпа пассажиров и матросов, позолота салонов, сверкающая сталь машин — все это с первой же минуты привело его в восторг, граничивший с благоговением.

Целую неделю Трефюм молча бродил из конца в конец палубы, а порою облокачивался на парапет и поражался высоте волн, разбивавшихся о борта исполинского судна.

Только к концу путешествия он снова обрел дар речи и в то же время понял всю сложность дела, из‑за которого отправился в Нью — Йорк.

Он сильно обеспокоился и решил рассказать все, что касалось наследства дядюшки Самбюка, помощнику капитана, своему земляку, который внушал ему доверие. Но тот, сильно занятый, как это всегда бывает с моряками накануне окончания рейса, отделался от барочника, посоветовав ему обратиться к двум рыжим верзилам, с виду американцам, которые всегда держались особняком:

— Эти господа смогут осведомить вас лучше меня; они знают Нью — Йорк как свои пять пальцев.

Мысль познакомиться с людьми, так хорошо знающими Нью — Йорк, привела Трефюма в восхищение; с этой минуты он не спускал с верзил глаз, следуя за ними по пятам; всюду — на корме, на спардеке, в узком проходе между каютами — он искал случая побеседовать с ними.

Но они не выражали никакого желания вступить в разговор. Всякий раз, как барочник, сняв шляпу, приближался к ним со словами: «Доброго вам здоровья… Простите… Извините… Мне бы вроде как узнать, не случалось ли вам…» — они круто поворачивались спиной к нему с непонятным сердитым клохтаньем, которое он принимал за английскую речь.

— Неприветливые люди, что и говорить! — вздыхал Трефюм. Но он утешал себя мыслью, что у каждого народа — свой норов.

Тем временем предполагаемые американцы, заинтригованные повадками человека, так странно выражавшегося, в свою очередь спросили о нем помощника капитана, который, как бы он ни был занят, никогда не упускал случая подурачиться. Он сказал им: «Вы, конечно, знаете, что в Париже произошло дерзкое ограбление? Так вот: бьюсь об заклад, что этот человек — не кто иной, как Эрнест, самый знаменитый наш сыщик, и что он, выслеживая преступников, для отвода глаз прикидывается марсельцем!»

Тут американцы переглянулись, сошли в свою каюту и не вышли из нее даже тогда, когда в виду Нью — Йорка пассажиры высыпали на палубу полюбоваться панорамой рейда.

При высадке простак Трефюм тщетно разыскивал их; в общей сумятице они, видно, улизнули потихоньку.

— Простите, сударь! Не скажете ли вы мне, как пройти в посольство?

Трефюм — барочник, с самого утра блуждавший по огромной шахматной доске широких улиц, совершенно одинаковых, точнейшим образом перенумерованных, в тысячный раз пытался получить необходимые указания. Но как добиться, чтобы вас поняли в городе, население которого сплошь состоит из дикарей, говорящих только по — английски! Изнемогая от усталости, отчаиваясь, он с грустью думал о том, что дядюшка Самбюк, для упрощения дела, пожалуй, мог бы умереть где‑нибудь в другом месте.

Вдруг — кого Трефюм увидел? Одного из двух рыжих американцев с парохода! Да! То был он, хоть и в другом костюме, коротко остриженный, гладко выбритый. «Мосье! Мосье!» В ответ американец ускорил шаг. Ну, на этот раз ему не уйти! Трефюм уцепился за него, как цепляются за последнюю надежду. У американца длинные ноги, у Трефюма — выносливые. «Вот еще! Парень, который знает Нью — Йорк как свои пять пальцев, не окажет мне услугу, не объяснит мне, куда я должен пойти?»

Сколько американец ни ловчился, скользя вдоль стен, проворно заворачивая то за один, то за другой угол, бежавший за ним Трефюм — барочник не отставал от него ни на пядь.

Выбившись из сил, американец укрылся в каком‑то кафе. Барочник последовал за ним и туда.

— Доброго вам здоровья… Простите… Извините… Мне бы вроде как узнать, не случалось ли вам…

Американец весь побледнел.

— Шш! — сказал он Трефюму на чистейшем французском языке. — Давайте без шума, без ненужного скандала. Сядем сюда, в уголок!

«Давно бы так!» — подумал Трефюм. Американец продолжал:

— Я знаю, для чего вы приехали в Нью — Йорк. Вы согласны поладить с нами?

— Отчего же нет? — ответил Трефюм, в полной уверенности, что речь идет о наследстве. — Честные люди всегда могут поладить между собой.

— Честные или нет — в этом бумажнике пятьдесят тысяч франков банковыми билетами. Стоит вам захотеть, и они ваши, плюс еще такая же сумма, которую неизвестный человек передаст вам в момент отплытия, когда «Бретань» снимется с. якоря. Потому что «Бретань» отходит сегодня вечером, и вы отправитесь на ней. Идет?

— Идет!

— Значит, по рукам, и помните; мы друг друга никогда в глаза не видали.

Трефюм — барочник тщетно пытался что‑либо понять. 1 ем не менее он согласился. Сто тысяч франков — кругленькая сумма, да и Нью — Йорк уже начал ему надоедать.

Обе стороны честно выполнили соглашение.

Вот как случилось, что Трефюм — барочник, которому посчастливилось быть принятым за сыщика, получил наследство от дядюшки Самбюка, умершего банкротом на больничной койке.

Впрочем, Трефюм — барочник по сей день толком не понял, что именно произошло, но эта мелкая подробность его не смущает. Более того: когда он, надев сюртук, в часы биржевых операций прихлебывает кофе в турецкой кофейне, он частенько заявляет, что по уменью быстро обделывать дела американцы — первый народ в мире.