Дядюшка Наполеон - [97]

— Спасибо, Асадолла! При всех твоих недостатках у тебя есть прекрасная черта: ты разбираешься в людях.

Он снова обратился к дядюшке Наполеону:

— Как, по-вашему, может, мне самому поехать в Ахваз посмотреть?

— Нашли время для разъездов! — возразил дядюшка Наполеон. — Лучше пошлите телеграмму этому вашему другу. Нет, путешествовать сейчас не время. Нельзя оголять фронт. Откуда вам известно, что это не уловка с их стороны, чтобы удалить вас отсюда, лишить меня поддержки и таким образом достигнуть своей цели… К сожалению, они уже добрались до окрестностей Тегерана.

Асадолла-мирза снова не удержался:

— Ага прав! Вполне возможно, что тут кроется такое… Лучше вам ограничиться телеграммой.

Тут с улицы донеслась шумная перебранка: спорили двое. Дядюшка Наполеон минуту прислушивался, потом повернулся ко мне:

— Сынок, сходи посмотри, что там за шум, что за крики?

Я выбежал на улицу. Маш-Касем, размахивая ручкой от метлы, наскакивал на чистильщика ботинок, который собирался расположиться со своим ящиком у садовой калитки.

— Это тебе не теткин дом! — кричал Маш-Касем. — Будут тут приходить всякие, каждый день новую лавочку заводить!

— А ты потише, чего так разоряешься?

— Мне и разоряться нечего: только попробуй разложи здесь свое барахло — все твои банки с ваксой, все щетки-бархотки в канаву покидаю!

Я предпочел не вмешиваться и, прежде чем чистильщик увидел меня, побежал сообщить обо всем дядюшке Наполеону.

— Ну, что там? — нетерпеливо спросил он меня.

— Ой, дядюшка, там один чистильщик пришел, хотел устроиться около вашей калитки, а Маш-Касем его выгоняет.

— Что?! — заорал дядюшка. — Маш-Касем? Чистильщика?… Не сметь!

И заторопился к садовой калитке. Асадолла-мирза подмигнул мне, но сам не двинулся с места. Когда мы вышли на улицу, Маш-Касем уже сцепился с чистильщиком, крича:

— Я тебе покажу, тварюга безродная! Это ты меня ослом обзываешь?!

— Касем! — строго окликнул дядюшка.

Маш-Касем, не отступая от чистильщика, продолжал вопить:

— Недаром я из Гиясабада родом, ты у меня узнаешь, откуда ноги растут, шантрапа проклятая!

Дядюшка влепил Маш-Касему затрещину:

— Успокойся, недоумок, тебе говорю! В чем дело?

— Да вот приперся сюда, желает тут хлам свой сапожный раскладывать. А я ему говорю, чтоб убирался, ведь от такого добра не жди…

Я старался не попадаться чистильщику на глаза. Но тому было не до меня. Тяжело переводя дух, он говорил дяде:

— Я сюда работать пришел, ага. А этот налетел, ругается, дерется… Ты что, не можешь по-людски разговаривать? — И, собирая свое хозяйство, добавил: — Раз эта улица у гиясабадцев на откупе, я пошел!

Побагровев, Маш-Касем опять завопил:

— Вижу я, к чему ты клонишь… Еще раз Гиясабад помянешь — я тебе так врежу, что ты собственными зубами подавишься!

— Замолчи, Касем, а не то я тебе своими руками глотку заткну, — дрожа от злости, хрипло зарычал дядюшка. — Да как ты смеешь препятствовать человеку заниматься своим трудом?… Он что — у тебя хлеб отбивает?

Лицо чистильщика просветлело, а Маш-Касем, вытаращив глаза, уставился на дядюшку:

— Да вы ведь сами говорили, ага, чтобы я этих бродяг-лоточников с их барахлом близко не подпускал! Разве не вы меня остерегали, что они тут ходят, вынюхивают все, выведывают, чтобы потом дом обворовать?…

— Дурак, я о подозрительных личностях говорил, а не о честных ремесленниках, которые своим трудом хлеб зарабатывают.

— Ах ты, господи, зачем врать, да я давно личностев хуже этой не видал: глянь, из него, проходимца, наглость так и прет.

— Понимаю, куда ты гнешь, — обиделся чистильщик. Он подхватил с земли свой ящик и продолжал: — Я-то уйду, да жаль только хозяина, которому такой ишак служит.

Маш-Касем было кинулся на беднягу, но дядюшка свирепо отпихнул его:

— Господин чистильщик… Вас как зовут?

— Хушанг, с вашего позволения.

Дядюшка несколько секунд с удивлением вглядывался ему в лицо, бормоча себе под нос:

— Странно! Очень странно… Хушанг!..

Чистильщик перекинул через плечо ремень от ящика:

— Если вам потребуется сделать что… почистить, подметки подбить, осоюзки поставить… Я в двух квартала отсюда сижу, возле лавки угольщика.

Он совсем собрался уходить, когда дядюшка с беспокойством сказал:

— Что это, уважаемый, куда же вы?… Здесь место хорошее… У нас тут целый день работы полно — и чисти и починка. Да одна наша семья вас работой завалит!

— Нет, ага, я лучше пойду. «Сто манов[28] охотничьей добычи не стоят того, чтобы вонь от собачьего дерьма терпеть!»

Дядюшка бросился за ним, схватил его за руку:

— Прошу вас… Слово даю, Маш-Касем будет тебе брат.

Маш-Касем пробурчал, так чтобы дядюшка не слышал:

— Точно, как брат… Я тебе такое дерьмо собачье покажу…

— Ты меня слышишь, Маш-Касем? — повернулся к нему дядюшка. — Ты ведь будешь как брат Хушангу?

Маш-Касем опустил голову:

— Ну, зачем врать? До могилы-то… Как вы прикажете… Коли вы забыли про фотографа…

Но, заметив сердитый взгляд дядюшки, он осекся:

— Ах ты господи, должно быть, я спутал этого чистильщика с тем, который на базаре…

Чистильщик опустил свой ящик на землю. Дядюшка облегченно вздохнул и сказал:

— А в обеденное время Маш-Касем тебе поесть принесет… Касем! Скажи ханум, если еда готова, пусть пришлет тарелку Хушангу… Да не забудь про зелень, лепешки и кислое молоко.