Дядя Ник и варьете - [59]

Настала моя очередь. Я уже полчаса бормотал про себя то, что мне предстояло сказать:

— Леди и джентльмены, сейчас я попрошу Гэнгу Дана вручить мне ключ и, во избежание всяких подозрений, передам его мистеру Перксу, чтобы он отпер ящик. — Я пересек сцену и почтительно поклонился дяде Нику, который церемонно достал большой красивый ключ. Держа его высоко над головой, я подошел к Перксу. Он отпер ящик, достал три листка тонкой бумаги и разгладил их, чтобы прочесть, что на них написано. Но Томми, которому наскучило стоять без дела, схватил их и прочел вслух три заголовка. В первом было что-то про Ллойд Джорджа, во втором — про цены на индюшек, а третий, вызвавший невообразимый смех в зале, был такой: «Скандал в муниципалитете: снова олдермен Фишблик». Под смех и аплодисменты публики Томми протянул листочки Перксу, чтобы тот подтвердил, что он правильно прочитал написанное. Перкс энергично закивал, но его не было слышно. Дядя Ник шагнул вперед, поклонился, был встречен аплодисментами, но тут же дал знак опустить занавес. Я видел, что он в ярости.

— Какого черта вам понадобилось встревать? — сердито спросил он у Томми. — Я договорился, что их прочтет этот Перкс.

— Так ведь куда лучше, что это прочел я, старина. У него бы они не стали так смеяться над Фишфейсом.

— Для вас главное смех, а для меня — мои фокусы. Теперь они все думают, что на этих бумажках ничего не было, что вы просто вспомнили сегодняшние заголовки.

— Не думаю, старина, — беззаботно возразил Томми.

— А вы вообще не думаете, вот в чем ваша беда, — проворчал дядя Ник и зашагал прочь. Томми с криком «ну-ну, постойте!» устремился за ним.

Мы с Джули вместе пошли наверх к нашим уборным, не спеша и держась как можно ближе друг к другу.

— Дик, милый, но как же все-таки он это сделал? Это ведь на самом деле были сегодняшние заголовки! И они были в ящике, я уверена, что маленький мистер Перкс не смошенничал. Но как Ник мог знать их во вторник утром? Неужто он и вправду может заглядывать в будущее!

И думаю, что, если бы я серьезно ответил ей «может», она бы не стала со мной спорить. Джули была далеко не дура, но в ней как во всякой женщине жило стремление презреть рациональность, логику, очевидность и приветствовать любое проявление необъяснимого, чудесного, сверхъестественного. Я пришел к убеждению, что эта женская черта скорее хороша, чем плоха, ибо предохраняет нас от сетей нашего рационализма и всяких теорий причины и следствия. Но я не мог признать дядю Ника провидцем и сказал ей об этом.

— Это фокус, сам дядя Ник его терпеть не может, но как он делается, я до сих пор не знаю.

— Мне это безумно любопытно, милый. — Она остановилась и подошла еще ближе. — А ты скажешь мне, когда узнаешь?

— Нет, Джули.

— Ах, скверный мальчишка! Впервые я тебя о чем-то попросила — и что ты мне отвечаешь! Ну ладно, тогда я не скажу тебе о тех людях в Ноттингеме… на следующую неделю. Ты помнишь, о чем речь?

— Конечно. Это те, у кого я должен остановиться. Но понимаешь, Джули, я поклялся дяде Нику никогда никому не объяснять его фокусы и иллюзии. Это ведь его хлеб, Джули, да пока и мой тоже. Не хочешь же ты, чтобы я нарушал свои клятвы.

Она рассмеялась.

— Конечно, хочу, пока ты не даешь их мне. Ладно, милый, я тебя прощаю. Вот фамилия и адрес этих людей. — Она достала из-за пояса сложенную бумажку. — Писать им не надо, разве только ты передумаешь.

— Да что ты, конечно, я остановлюсь у них.

— Тогда не трудись писать. Они тебя ждут. А ты, если нам повезет, надеюсь, будешь ждать меня в один прекрасный рождественский день. Нет, милый, пойдем. Томми может хватиться.

Когда я добрался до уборной дяди Ника, он выпроваживал оттуда двух молодых репортеров. Когда они ушли, он начал переодеваться и сказал:

— Они хотели, чтобы я объяснил им, как это делается. Прощелыги! Я не изобретал этого фокуса и невысокого о нем мнения, но уж дарить его газетам вовсе не собираюсь. Пускай сами разгадывают. Мне тоже пришлось поломать голову, когда я его впервые увидел.

— Джули Блейн просила, чтобы я ей объяснил, — сказал я как можно небрежнее.

— Это, наверно, Томми ее подучил. А что ты ответил, малыш?

— Что я не знаю, как вы это делаете, и даже если б знал, то не сказал бы. Я сказал, что дал клятву.

— Молодец. Хотя если б вы оба были в чем мать родила, она бы из тебя вытянула все что угодно. Держи с нею ухо востро, малыш. Кстати, эту бутылку прислала дирекция. — Он налил шампанского себе и мне. — Это самое меньшее, что они могли сделать за мою сверхурочную работу. Терпеть не могу фокус с ящиком. Одна сплошная наглость и никакого искусства. Совсем не в моем стиле. — Он выпил полстакана, потом взглянул на меня. — Ну-ка, подумай хорошенько, малыш, все взвесь, и если ты не сможешь мне сказать, как это делается, тебе не стоит работать в моем номере. Не торопись.

Я не торопился. Дядя Ник кончил переодеваться, привел себя в порядок, — он был человеком очень опрятным и не желал нанимать «костюмера», хотя вполне мог себе это позволить, — и только тогда снова обратился ко мне:

— Ну что, малыш, каков ответ?

— Наверняка дело в ключе, дядя Ник. Других объяснений я не вижу.