Дядя Ник и варьете - [33]

— Где тебя черти носят?

— Выскочил пропустить кружку пива и поесть.

— Мог бы и подождать.

— Послушайте, дядя, — сказал я сердито, — не знаю, когда встали вы, но я здесь почти пять часов. Я не жалуюсь. Это моя работа. Только не говорите таким тоном и не смотрите на меня так, будто я все время бью баклуши. Я не присел с восьми утра.

— Ах ты, молокосос. Когда в следующий раз захочешь мне дерзить, лучше прикуси язык. — Это говорилось без улыбки. Он не выходил из роли индийского мага, но по его тону я понял, что он смягчился. — А ну-ка, пока мы ждем, испробуй этот велосипед. Нет, Сэм, не туда… — закричал он, отходя.

Велосипед был намного меньше и легче обычной машины. Я не катался с детства, и поначалу мне было трудновато. Я чуть не наехал на Сисси, которая с несчастным видом слонялась по сцене, словно ничего не ждала, кроме неприятностей.

— Осторожней, Дик, — шепнула она, ухватившись за велосипед, когда я остановился. — Ты еще не знаешь, каков он, когда готовит новый номер. Это дьявол, сущий дьявол. Но ты не обращай внимания. Он ничего не может с собой поделать.

По правде сказать, как только началась настоящая репетиция, я и сам перестал злиться, хотя не очень-то верил, что у нас что-нибудь получится. Дядя Ник требовал идеальной точности и гонял нас, без конца заставляя повторять все снова и снова, когда мы уже давно считали, что все идет отлично; его представление о совершенстве было совершенно иным. В номере были заняты все: Сэм и Бен, надежные, но чересчур медлительные, Сисси и Барни, подвижные, но из-за нервозности способные все испортить, и я, которого велосипед утомлял и раздражал. Четыре мучительных дня, с понедельника до четверга, дядя Ник держал нас усилием своей железной воли; он добивался самодисциплины, ни разу не снизив требовательности, ни разу не отступив от своих понятий о совершенстве, не обращая внимания на наши протесты и на собственную усталость. Я не могу вдаваться в подробности, не раскрыв секрета, но роль моя состояла в том, что я медленно подкатывал к открытой двери, а затем по знаку дяди Ника — он давал зеленую вспышку — поворачивался и выскальзывал за сцену сквозь скрытую щель в заднике. Мне приходилось проделывать все это бесконечно, потому что другие все время ошибались, я бесился и в душе проклинал свой рабский труд; однако не мог не восхищаться дядей Ником, который силой заставлял нас осуществлять то, что он сначала придумал, а потом одел в плоть и кровь чертежей. И то, что казалось немыслимым в понедельник, во вторник и среду уже начало вырисовываться, а в четверг превратилось в чудо. Я, естественно, никогда не видел этого номера из зала, но в пять часов в четверг был устроен просмотр для директора и режиссера. И хотя сцена была освещена куда хуже, чем по вечерам и показ шел без костюмов и без грима, оба они пришли в восторг.

Директор, не видевший наших репетиций, влетел на сцену с криком:

— Поразительно, мистер Оллантон! Это бесспорно гвоздь программы. Уму непостижимо, как вы это делаете. Надо немедленно включить в афишу.

— Ни в коем случае, — ответил дядя Ник. — Очень сожалею, но смогу включить только на следующей неделе, в Глазго. Очень сожалею! Но сделайте одолжение, скажите точно, что вы видели?

Пожалуйста. Я видел, как внесли открытую дверь, и вы несколько раз проходили сквозь нее, чтобы показать, что это самая обычная дверь. Потом появился этот молодой человек на велосипеде: он подъехал к двери, и тут вы сказали: «Приготовились! Внимание! Пошел!» — и вспыхнул зеленый свет. Я увидел, как велосипед проехал сквозь дверь, и ваш карлик подбежал, чтобы схватить его, а молодой человек вдруг исчез — бог его знает, куда он девался! Верно, мистер Оллантон?

— Совершенно верно. Благодарю вас. А теперь пора очистить сцену. — И дядя Ник подмигнул мне.

Позже он сказал:

— Помнишь, я говорил о том, что их сознание срабатывает медленно, а мы действуем быстро? Конечно, зеленая вспышка ослепляет их в тот самый миг, когда в стене раскрываются створки; кроме того, вспышка направлена в сторону двери, как раз туда, где они рассчитывают увидеть выезжающий велосипед, и Сисси делает свое дело уже достаточно быстро, хотя и неуверенно, — ее велосипед еще виляет. Потом они видят Барни, который выбежал, чтобы схватить машину, а створки тем временем уже закрылись прежде, чем их успели заметить. Зрители видят то, что ожидают увидеть. У них времени мало, а у нас — полно. В этом весь секрет. Ладно, малыш, можно пока сделать перерыв. Да не забудь, что сегодня прием у сэра Алека.

Разумеется, я помнил об этом приеме, — он был назначен в субботу вечером, когда дядя Ник с Томми Бимишем ходили с визитом к сэру Алеку, — но не очень задумывался о нем прежде всего потому, что чертовски устал от этих велотрюков и от вечерних представлений. Однако я знал, что в четверг вечером, после окончания, мы переодеваемся и идем к сэру Алеку: мужчинам вечерний костюм не обязателен, так что напрокат брать не придется. Идут не все, гостей отбирают дядя Ник и Томми Бимиш. Среди приглашенных были Густав Кольмар с Нони, дядя Ник, Сисси и я, Рикарло, Нэнси и Сьюзи с мужем; и, конечно, Томми Бимиш с Джули и старым Кортнеем — всего двенадцать человек.