Дядя Ник и варьете - [115]

— О, на пустой желудок! Тогда мы закусим. Садитесь, молодой человек. Через пять минут будет еда.

Пока он ходил, я выпил еще шнапса, на этот раз с осторожностью. Слышно было, как капитан Фрилер кричит что-то по-голландски. Теперь, когда наш обман — самый грандиозный фокус дяди Ника — удался, я испытывал не подъем, а скорее упадок сил.

— Голландский гороховый суп, — объявил капитан Фрилер, возвращаясь в сопровождении человека с большим подносом в руках. — Лучшая еда в мире, в любое время дня и ночи. Теперь добавьте побольше сала, бекона — вот так.

И через минуту я уже сдабривал суп крошечными кусочками поджаренного бекона. Суп был очень вкусный и такой густой, что хоть режь его, так что через много лет, когда я ездил в отпуск писать картины в Голландии, я часто заказывал гороховый суп и вспоминал капитана Фрилера и ту ночь, когда Барни бежал из Англии.

Время близилось скорее к двенадцати, чем к одиннадцати, когда Стэн подвез меня почти к самой берлоге и остановился в нескольких шагах от нее. Я сказал, что хочу забрать платье и другие вещи. Но он остановил меня.

— Послушай, друг, — процедил он, почти не открывая рта, — на твоем месте я бы ничего не брал. Там у дома торчит сержант полиции. Свое добро заберешь завтра. Я буду в гараже. А сейчас тихонько вылезай, не обращай на него никакого внимания и иди себе домой, как невинный младенец.

Я видел сержанта, но притворился, что не замечаю его, а он тоже сделал вид, что меня не заметил. Под дверьми столовой виднелась полоска света, и я вошел. Дядя Ник сидел у стола, курил сигару и пил шампанское. По другую сторону стола сидел инспектор Крабб: он был очень зол.

— Где вы были? — спросил Крабб резко.

— Какое вам дело, где он был? — сказал дядя Ник. — Хотя нет, Ричард, уважь его, ответь. Ему и мне. Я тоже сижу и гадаю, где тебя носит. Ты ужинал?

— Да, этим я и был занят. Ужинал… с приятелем. Закон этого не запрещает, инспектор?

— Сколько времени у вас работает карлик по имени Тьюби?

— Он приехал в прошлый вторник. Я сам его встречал.

— А когда отбыл второй, этот Барни?

— По-моему, через несколько дней, инспектор. Они так похожи в костюме и гриме, что я даже не заметил, как Барни уехал, а Тьюби занял его место.

— Еще сегодня видели, как Барии выходил и входил в служебный подъезд «Паласа».

Я покачал головой.

— Это был Тьюби.

— Они арестовали беднягу Тьюби, — сказал дядя Ник, — но, конечно, им пришлось его выпустить.

— За что арестовали, дядя?

— Хватит переговариваться, — злобно вмешался Крабб и повернулся ко мне, сверкнув глазами. — Где Барни?

— Не знаю, инспектор. Откуда мне знать? Мы с ним не были приятелями. Вам надо обратиться в агентство Джо Бознби.

— Я уже говорил ему, — сказал дядя Ник.

Крабб оперся руками о стол и встал.

— Мы его найдем, так и знайте. Можете не сомневаться. И он у нас заговорит. И тогда я готов съесть мою шляпу, и докажу, что один из вас — а может, и оба, — по уши увязли в этом деле.

— Доброй ночи, инспектор, — любезно сказал дядя Ник.

В ответ Крабб только хлопнул дверью. Потом с таким же шумом открылась и захлопнулась входная дверь.

— Молодей! Он вытянул из тебя не больше, чем из меня. Он отлично понял, что мы обвели его вокруг пальца, но не знает — каким образом. Великий инспектор Крабб ошарашен. Как я понимаю, там все в порядке? Отлично. Дело об исчезающем карлике поставило в тупик Крабба. Неплохо, а малыш?

По-моему, в некотором смысле это действительно был его лучший фокус.

12

В ту первую неделю августа, когда началась война, мы снова были в Лестере, но это уже не имело отношения к ланкаширским гастролям: они закончились в Блэкпуле, и с нами не было никого из прежнего состава. Дядя Ник хотел было взять отпуск, но Джо Бознби и лишних пятьдесят фунтов в неделю убедили его выступить несколько раз, возглавив программу вместо популярного комика Нормана Бентли, которому сделали операцию по поводу аппендицита. Выступления были назначены в четырех городах: Лестере, Ноттингеме, Шеффилде и Лидсе. В Лестере остальные номера программы были из рук вон плохи, — август вообще неудачный месяц для варьете в промышленных городах. Только заключительный номер программы был нашего уровня — супружеская пара вокалистов Айрис Хэмптон и Филипп Холл, исполнители арий из оперетт; великолепно одетые, чопорные и сверхизысканные, они вне сцены вели себя как дамы-патронессы, покровители искусств. Дядя Ник возненавидел их с первого взгляда, они его тоже терпеть не могли, так как считали, что гвоздем программы подобает быть только им.

Дядя Ник был главной звездой и зарабатывал больше денег, чем когда-либо: казалось бы, он должен бы быть доволен жизнью. Номер наш шел превосходно, потому что Дорис Тингли и Филипп Тьюби двигались быстрее, и работать с ними было легче, чем с Барни или Сисси. Мы были в отличной форме. Но хороший номер еще ничего не значит без хорошей публики. А на первое представление всю неделю народа ходило мало, так что дядя Ник признался мне, что не заслуживает дополнительной оплаты; и хотя на вторых представлениях дела шли лучше, но публика была шумная и бестолковая и к возмущению дяди Ника совсем не умела сосредоточиться.