Дядя Джимми, индейцы и я - [14]

Победа — если в этот момент вообще можно было говорить о победе, — наконец-то победа! Победа трёх путешественников из далекого Ротфлиса. Мы сидели в автобусе, в серебряной стреле на Канаду. Моя Агнес спала, а я снова был лев, единственный владыка всего земного: я не спал. Конец нашего кошмара уже близился, по крайней мере первого кошмара. Потом я прислонил голову к стеклу, чтобы остудить мой разгорячённый лоб чёрным холодом дождевых капель и ветра.

Незадолго перед тем как закрыть глаза, я услышал, как мой дядя пробормотал в полусне:

— Йес! Ай эм фри!

5

Во время долгой поездки в автобусе два индейца поведали нам о том, что в Канаде самые большие и самые лучшие в мире бизоньи стейки и бургеры. Двухметровый великан представился нам как Биг Эппл, а его младший брат назвался Джинджером. Биг Эппл заявил нам, что его брат выглядит как мужчина только между ног, а во всех остальных местах он похож на другой пол. Ещё он рассказал, что они закупают в США многие товары беспошлинно — как коренные жители Америки. Да, оба индейца всего накупили — главным образом сигарет и алкоголя, да так много, что могли бы потягаться с белорусами, которые в то время как раз повадились приезжать в Вармию и Мазуры, чтобы торговать на чёрном рынке золотом и долларами, а потом чемоданами скупать колготки, женское бельё и полотенца и увозить к себе.

Дядя Джимми за всю поездку словом не перемолвился ни с Биг Эпплом, ни с Джинджером, хотя Агнес могла бы перевести. Он украдкой поглядывал на индейцев и потом сказал:

— Смотри-ка, Теофил! Они грязные и вонючие, эти дикари, приличному человеку и задохнуться недолго рядом, однако ж они, похоже, толковые предприниматели. Я буду в Виннипеге хлопотать себе индейское гражданство, тогда мы сделаем оглушительный бизнес на табаке и виски. Я всегда хотел стать апачем!

— Дядя, это тебе не Ротфлис и вообще не Польша, где можно подкупить кого угодно. Тут ведь демократия!

— Вот только не надо мне рассказывать про демократию! Этим дикарям есть чему поучиться у нас, коммунистов! Индейцы крадут водопроводные краны, это известный факт, сверлят дырки в стене, втыкают туда ворованные краны и ждут, что из стены у них польётся вода. Это же примитив!

Я ничего не ответил, я был сыт по горло постоянными спорами с Джимми.

Может, моя бабушка была права, — может быть, мой дядя действительно чудовище, но, несмотря ни на что, я его люблю. Я его люблю и пытаюсь терпеливо сносить все трудности.

В автобусе нам пришлось решать ещё одну проблему, которая истрепала нам с Агнес последние нервы: всякий раз, когда «борзой» автобус делал где-нибудь короткую остановку или нам приходилось делать пересадку — по большей части это происходило в безымянных, заспанных провинциальных дырах, — дядя Джимми отказывался идти в туалет. Вместо этого он мочился в пластиковые бутылки, какие только удавалось раздобыть, и прятал их под своим сиденьем, да ещё и требовал от нас с Агнес, чтобы мы ему при этом помогали, прикрывали его от остальных пассажиров. Он сказал: — До тех пор пока мы не приедем, я не буду ничего есть и пить и в туалет выходить тоже не буду. Кроме того, я намерен по приезде сделать так, как делает наш Папа Римский: я встану на колени и поцелую землю — достойно поприветствую новую родину, лучше всего с молитвой! А до того — ничего!

С молитвой! Услышав это, я даже засмеялся. Когда моя бабушка и тётя уходили вечером в спальню, чтобы помолиться, Джимми их высмеивал. Он сидел на кухне в своей белой нательной рубахе с коричневыми пятнами от соуса и в трусах и курил свою сигарету «Спорт» без фильтра:

— Вот вы молитесь Богу, — говорил он, — так, будто он приносит вам в дом деньги, а ведь это я забочусь о том, чтобы на столе каждый день было чего жрать!

И вот, после двух с половиной суток убийственной поездки, мы достигли цели: Канада, страна обетованная, рай на земле.

На вокзале в Виннипеге мы так и не увидели Чёрного, кузена дяди Джимми, который и пригласил нас сюда Вместо него нас встретил холодный дождь. Однако нам с Агнес это было безразлично, теперь мы знали, что нас уже никто не разлучит — ни родители Агнес, ни учителя: мы были действительно вместе, мы стояли под дождём в чужом городе, неподвижно, с затёкшими мышцами, — мы стояли, «борзой» автобус уехал, а у нас не было сил даже обняться. У нас были не ноги, а костыли, а наши головы, казалось, потеряли способность фиксировать эти изменения, настолько мы были измучены путешествием.

Джимми вырвал нас из мечтательного состояния:

— Я представлял себе это совсем по-другому!

— Дядя, что случилось? — спросил я.

— Вся святая земля загажена мазутными пятнами и раздавленными жвачками! — сказал он. — Кроме того, если я сейчас упаду на эту землю лобызать её, вам придётся после этого нести меня на носилках. Я уже не встану.

Он еле ковылял, даже прихрамывал, ведь в автобусе он просидел не вставая больше тридцати шести часов — как наседка на яйцах, — и даже почти ничего не говорил. Однако с каждым шагом походка его становилась всё увереннее и легче. Он вдруг вполне ожил, даже стал повыше ростом и приосанился, как большой начальник.