Дядьки - [17]
Аревик, Аревик, Аревик…
Дом дяди Левы пестрел этим именем, точно весенний сад птицами.
Григор оказался человеком общительным и на следующий день после своего переезда сам наведался к дяде Леве, как к хозяину самого большого и ухоженного дома. Щепетильный в вопросах хозяйства, Григор считал фасад дома лицом его хозяев. Дяде Леве Григор тоже понравился — за уверенность в себе и весомость произносимых им слов.
Так они и захаживали друг к другу, а когда Адик заголосил об Аревик, то дядя Лева удвоил количество посещений, играя с Григором в нарды да обсуждая текущие дела. Относительно намерений Адика отец все помалкивал и решил сначала подготовить почву, а после и подкатить с конкретным предложением. Хотя предусмотрительный дядя Лева и сомневался в успехе мероприятия, все же собирался попробовать. Была не была!
Начинал издалека…
— Дочь твоя красавица и правильная очень. Молодец, Григор! — искренне восхищался Аревик дядя Лева.
— Спасибо, Лева джан. Жизнь положил, чтоб такую вырастить, — отвечал ровно Григор.
— Да… Счастлив отец, у которого дети гордость в дом приносят и уважение соседей, а не позор.
Тяжело вздохнув, дядя Лева бросил камни, которые показали 6:5.
— Щещ бещ! — азартно выпалил Григор.
— А не позор… — все еще пялясь в точку, цедил дядя Лева, не соответствуя сейчас своему стилю поведения.
— Да ладно тебе, Левик, не наговаривай на своего пацана… — успокаивал соседа Григор. — Парень-то молодой! Женится — остепенится!
— Что там у нас? — очнулся дядя Лева, кивая на доску. — Щещ бещ? Ясно. Хожу…
Тактику обсуждения негативных качеств сына дядя Лева выбрал неслучайно, полагая, что так он сразу сможет выяснить отношение Григора к тем или иным вещам. Что порадовало и удивило дядю Леву в Григоре, так это совершенно нормальное отношение к мальчишеским забавам и грехам, коими Адик был богато прославлен, и наоборот, совершенное неприятие нравственных изъянов в репутации девушки.
Спустя три месяца соседских посиделок за игрой в нарды дядя Лева решился на разговор. Перед этим он еще раз поговорил с Адиком, чья уверенность смогла убедить родителя в серьезности его намерений. Адик не сомневался в положительном исходе сватовства, и дяде Леве это показалось даже немного странным. Взяв из погреба две бутыли лучшего вина, отец Адольфа двинулся к соседу. Приоткрытые ворота он счел добрым знаком и переступил порог.
— О-о-о!!! — распростер объятия летящий навстречу соседу Григор. — Хорошо, что сам пришел, Лева, а то я уже собрался за тобой дочь посылать! Проходи, дорогой! Зря вино принес, мог бы и без вина…
Дядя Лева не ожидал, что в доме соседа намечается застолье. Он рисовал себе картину разговора, который пройдет в атмосфере холодной сдержанности Григора и тяжелых пауз молчания. А тут на тебе — веселье на подходе. Поэтому дядя Лева твердо решил перенести разговор на следующий раз, а сейчас присоединиться к сидящим за столом мужчинам.
— Лиля! — крикнул Григор жене. — Готовь гостю место! Пить и веселиться будем!
С мая по октябрь бакинцы, имевшие частные дома, предпочитали принимать пищу во дворе и только в ветреные месяцы перебирались в дом.
Дядю Леву усадили в центр стола, рядом с хозяином дома. Помимо них, за столом сидело шестеро мужчин, один тучнее другого. На их лицах блуждало выражение пресыщенного жизнью равнодушия. Григор представил дядю Леву как человека в высшей степени достойного и уважаемого. Толстяки дружно закивали. Грузно привставая с места, каждый протянул гостю руку и назвался, не меняя мимики. Аревик с матерью шустро подносили к столу все новые блюда.
У южных народов стол является своего рода индикатором социального, психологического и культурного состояния человека и семьи. По тому, что было на праздничном столе, гости определят финансовый статус хозяина; женщины, пристально изучив чистоту посуды, искусство сервировки и вкус подаваемых блюд, сделают вывод о гигиенических, эстетических и кулинарных пристрастиях хозяйки; мужчины, по поведению хозяина, по тому, как он ест, сколько пьет и что после этого говорит, вынесут вердикт его жизненной позиции и стойкости духа — что в свою очередь определит, достоин он уважения или нет.
Рассматривая стол Григора в свете вышеперечисленных критериев, можно было смело утверждать, что жена его — женщина чистоплотная и вкусно готовит; сам Григор — радушный хозяин крепкого достатка, что пьет он много, но говорит правильно и когда говорит, то остальные молчат и слушают. И дочь его не сидит в стороне, дожидаясь, пока родительница кликнет ее, а сама охотно и с усердием помогает матери. Григор был достоин уважения, соответствуя всем параметрам негласного кавказского кодекса настоящего мужчины. Семья его была на хорошем счету у соседей, завоевав репутацию правильной и уважаемой.
Итак, отведав горячей долмы, осушив четыре бокала вина и подняв два тоста за правильную и красивую семью Григора, дядя Лева рискнул спросить у потенциального свояка, мол, по какому поводу столь славное веселье?
Григор резко выкатил глаза, округлил рот и надул щеки, а дяде Леве на секунду показалось, что в ответ на его вопрос соседа хватил апоплексический удар и он вот-вот рухнет лицом прямо в ополовиненную тарелку с хашламой. Второй мгновенной мыслью гостя стала мысль о том, что если Григор сейчас помрет за столом, то в течение года семья усопшего будет нести по нему траур и с
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.