Из коридора послышались новые голоса. В зал вошли двое — хмурый Гамлет с нелепо сидящим на буйных черных кудрях цветочным венком и моя сестрица Линор — на ее золотых волосах такой же венок смотрелся куда более уместно.
— Фрейр и Фрейя, — сказала Антея как нечто само собой разумеющееся.
— А что это тут за осина? — сердито вопросил Гамлет, неодобрительно уставившись на дерево на месте центрального терминала.
— Иггдрасиль — это ясень, — терпеливо объяснила Линор.
Похоже, эта парочка встретилась раньше в коридоре и как-то тоже умудрилась догадаться или начать догадываться, что происходит.
— А откуда он тут? И с нами-то что?
— Мы пытались заглянуть в будущее, — напомнил я.
— А… — сварливо отозвался Гамлет. — Это многое объясняет.
— Но мы точно вернемся? — поинтересовался он, глядя то на Линор, то на Антею — в том, что касается технической стороны наших исследований, девушки у нас были признанными авторитетами.
— Нет, конечно, — едко отозвалась Линор, чуть насмешливо поглядывая на его венок. Кажется, ее немного раздражала одинаковость венков. — Какая еще точность в экспериментах?
— Вопреки распространенному мнению, — в голосе Антеи зазвучали лекторские нотки, — забросить себя в будущее возможно — пара пустяков. Вот только трудно сделать этот процесс контролируемым, потому трудно обойти встроенную аварийную систему безопасности — никогда не знаешь, в какое будущее попадешь, и на что оно будет похоже.
— Учти, мы все слышали! — послышался новый голос, и в зал вошел Олаф, как-то неприкаянно помахивающий в воздухе боевым молотом. Забавно, даже волосы у него порыжели почти как у меня. Теперь он был Тором. Сразу за ним вошли Фризиан и мой отец. Худощавый Фризиан, заинтересованно посверкивающий яркими глазами по сторонам, с обычным для себя обманчиво-меланхоличным видом поглядывал все время и на свою правую кисть, будто закованную в латную рукавицу. А у отца появилась на лице диковинная повязка с бронзовым щитком, изукрашенным странным, похожим на стилизованное солнце, узором, прикрывающим его правую глазницу. Но его левый глаз, такой же зелено-карий как и всегда, был знакомо иронично прищурен, а темно-медные усы топорщились — он явно потешался над всем происходящим.
Оглядевшись, Олаф пристроил свой молот у стеночки.
— Проснулся с ним в руках, — пояснил он, — решил не бросать где попало, а кого-нибудь встретить и спросить, что за дичь творится. Сперва повстречал Одина, — Олаф сделал полуреверанс в сторону отца, — а потом и Тюра, — кивок в сторону Фризиана, все-таки же уныло разглядывающего свою руку. — И мы поняли, что у нас за диагноз.
— Это не перчатка, — со вздохом сказал Фризиан, не отрывая взгляда от «стальной рукавицы». — По крайней мере, она не снимается.
— Найти бы тутошнего Фенрира, — сочувственно сказал Олаф, — да и дать бы ему промеж ушей!
Его слова вызвали во мне странное чувство отторжения. Но в конце концов, какие еще Фенриры? Временный эффект, все пройдет само. А мы все еще на своей родной станции. Мы были достаточно осторожны, чтобы сохранить главный ориентир и не оказаться где-то слишком далеко или в какой-то серьезной опасности.
— А на сколько мы обычно ставим таймер? — уточнил отец у Антеи.
— Больше чем на два часа еще не ставили, — ответствовала Антея.
— Хорошо, — одобрил отец. — Вряд ли за пару часов тут что-то случится.
— Очень на это надеюсь, — проворчал Гамлет и, обиженно посмотрев на боевой молот Олафа — наверняка он казался ему более достойным божественным атрибутом, раздраженно сдернул с головы венок, и бросил его в угол.
Я заворожено проследил за этим полетом. Было в нем что-то… неправильное?
Едва смятый венок коснулся пола, ударил гром.
Свет внезапно померк, все сооружение, как бы оно ни называлось, содрогнулось до самого основания, «до печенок», возможно, до корней Иггдрасиля, но каким-то чудом не раскололось. Я кинулся к ближайшему иллюминатору, отчего-то в полной уверенности, что некое космическое безобразие происходит вовсе не в коридоре. Увиденное меня захватило и потрясло — неожиданно — своей красотой.
За иллюминаторами сверкала радуга, казалось, наша станция парила в облаках среди этого переливающегося разноцветного сияния, да и сами иллюминаторы превратились скорее в широкие окна. Приглядевшись, я понял, что это даже не окна, повернул медную ручку, распахнул стеклянную дверь, не обращая внимания на чей-то крик сзади, и шагнул на балкон, будто сплетенный из ажурной бронзовой паутины, впустив в легкие окутавший меня ветер — ощутив пьянящее чувство, будто стоял на носу или мачте несущегося на всех парусах корабля. Радуга плескалась под ногами как море, над «морем» дул по-настоящему радужный бриз — наполненный смесью цветочных медовых ароматов и свежестью горного потока, будто под радугой бил гигантский водопад. На лицо и руки падали мелкие радужные брызги. Биврёст — радужный мост! Я посмотрел вверх, и все опьянение с меня будто сдуло ледяным порывом ветра. Небо над нами напоминало медленно кружащийся черный водоворот с алыми всполохами. Свинцовые тучи, больше похожие на черные скалы, завораживающе вращались. Разве тяжелым тучам не место скорее под нами, чем над нами? — попробовал мысленно запротестовать я, вспомнив какие-то законы природы из совсем другого мира. Но снизу еще лилось сияние, а вверху уже была тьма.
