«Двухсотый» - [4]

Кудрявый вынул из кармана осколок зеркала, потер его о штанину, посмотрел на свою щеку. До дембеля пройдет. До дембеля совсем чуть-чуть. В зеркале мелькнул серо-зеленый борт вертолета. Пара «Ми-24», разрывая лопастями воздух, пролетели над полком, заложили вираж и пошли в облет посадочной полосы. Борттехник Викенеев снял со штыря пулемет, с грохотом опустил его на рифленый пол. Потом ухватился за края створки и выглянул наружу. Внизу, на голом желто-сером плато, разлинованном оградами из колючей проволоки, высыхала под солнцем база. Ровными рядами стояли пеналы щитовых модулей, игрушечная техника, по окружности тянулся пунктир окопов охранения. Вертолет накрыл базу своей тенью, накренился набок и заложил новый вираж.

— Винтомоторная группа в норме! — доложил он командиру вертолета и ударился головой о потолок кабины. Хорошо, был в шлеме.

Теперь пара неслась над расположением эскадрильи. Зачехленные вертолеты, млеющие на стоянках, с высоты были похожи на затаившихся пауков. Стремительным жучком через взлетную полосу к вертолетным стоянкам несся «УАЗ» командира эскадрильи. Сверху все казалось мелким и безобидным. Ведущий вертолет уже приземлился и пополз по металлической решетке, будто пятнистая ящерица. Викенеев снял с головы шлем, отсоединил кабель. Командиру эскадрильи уже доложили. Сейчас начнет грузить по полной программе. Он требует от вертолетчиков результатов и точности. Но точность попадания достигается только маленькой высотой. А маленькая высота — риск. Викенеев и все другие нормальные вертолетчики ненавидели Афган. Эту убогую землю они старались держать от себя на расстоянии, и чем больше расстояние, тем лучше. Летать над Афганом — все равно что общаться с грязным, вонючим и агрессивным бомжем. Пусть хрипит и брызгает слюной — но на приличном расстоянии. С большой высоты Афган смотрится привлекательно и безобидно. Дома, верблюды, деревья — словно игрушечные. Вертолетчики любят игрушки, у них затянувшееся детство.

Обороты на ноль. Отключение подачи топлива. Отключение электропитания… Провисшие лопасти стали замедлять свой бег по кругу. В раскаленном редукторе еще что-то булькало и переливалось, но двигатель уже начал остывать. Откинулась потертая крышка фонаря, из кабины, похожей на стеклянный гроб, выбрался оператор-наводчик. Командир — через пассажирскую кабину. Когда гаишник ругает за то, что водитель проехал на красный свет, — это не унижает достоинство мужчины. Но вот когда комэска говорит, что у вертолета была слишком большая высота, это равносильно обвинению в трусости. Ну что он кричит на этих парней в песочных комбезах? Не хотят они опускаться ниже, в гробу они видали этот Афган, где из каждого кишлака могут влупить по вертолету из «ДШК», и горячая очередь пропорет брюхо вертолета, перебьет электропроводку, топливные патрубки, разворотит редуктор, и отяжелевшая махина, нелепо хватаясь за воздух спутанными лопастями, рухнет вниз, и шиздец игрушкам, прощай детство!

— Вы «каплю» не туда положили, — сказал комэска уже тише.

Командир вертолета все знает. Он мнет панаму, со скучающим видом смотрит на свои ботинки. Ему насрать на то, что он сбросил бомбу на мирный кишлак. Не на свой же квартал, где живет его семья! Он вообще всерьез не воспринимает серые рисочки и кубики, рассыпанные по земле. Он никогда не видел дувал вблизи. Афган для него — мультипликация, декорация для кукольного театра. Он живет в эскадрилье, в седьмой палатке, рядом с баней и диспетчерской вышкой. Он пьет спирт, читает художественную литературу, часто стирает шмотки и придумывает новые ухищрения, как провезти в Союз чеки, джинсы и дубленки, а назад — водку. В бензобаке уже трудно, таможенники пронюхали, да и пехота жалуется, что водка сильно отдает бензином. Но вертолет — страна чудес. Там есть много лазеек, куда таможеннику не добраться. Например, специальные лючки, опечатанные печатями. Под этими лючками — секретная аппаратура, срывать пломбы и открывать лючки запрещено даже таможенникам. Но командир вертолета знает, как открыть лючок, не повредив пломбы. А туда можно два тюка с джинсами спрятать.

— Иди, Душман, иди. Нет у меня ничего, — сказал вертолетчик мелкому, скрюченному псу цвета застиранного комбинезона и потрепал собаку за ухом.

Пса по кличке Душман командир вертолета привез с собой из Союза. Отправляясь в Афган, сунул в сумку вместе с бутылками пива. Сам даже не понял, зачем это сделал, зачем ему такое страшилище, жертва хаотических случек? Подохнет, подумал командир, поднимая вертолет в воздух и беря курс на Афганистан. Но Душман прижился на новом месте и, свернув кренделем свой облезлый хвост, каждое утро сопровождал вертолетчиков от палаток до летного поля. Кормился он объедками из столовой и, будучи единственной бродячей собакой на базе, ходил где вздумается, беспрепятственно помечая пахучей мочой бетонные столбы с колючей проволокой.

— Душман! Душман! Ко мне! На! На! — поманил пса затосковавший от скуки часовой.

Пес, не останавливаясь, перемахнул через заграждение (он знал, что у часовых ничего с собой не бывает, они только делают вид, что протягивают угощение), перебежал дорогу, вспаханную танковыми траками, на приличном расстоянии обежал КПП штаба дивизии (оттуда иногда швыряли в него камнями) и легкой трусцой устремился к казармам. Как-то его там угостили сгущенкой — вкуснейшая вещь! Солдат, горько пахнущий гусеничной техникой, патроном продырявил банку в двух местах, перевернул ее над лохматой собачьей мордой, и потекла вязкая бело-серая струйка с головокружительным дурманящим запахом. Ах, с каким упоением Душман вылизывал свою липкую грудку, тер лапами по макушке и ушам, а потом сладко их обсасывал. Солдаты хохотали, лили сгущенку псу на хвост, спину, а он был рад, аж поскуливал от счастья, кружился волчком, пытаясь ухватить зубами хвост, превратившийся в безумное лакомство. Потом у него закружилась голова, он упал в тени модуля и лениво клацал зубами, отгоняя надоедливых мух.