Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914 - [82]

Джордж Каннинг, пока был главой Форин-офис (до дуэли со своим коллегой по кабинету и злейшим врагом Р. Каслри, стоившей ему министерского поста), пользовался каждой удобной оказией, чтобы выразить свое недоумение и огорчение сложившейся противоестественной ситуацией. До поры в Петербурге делали вид, что не слышат доносящихся из Лондона призывов. Когда же рухнули надежды на дивиденды от союза с Наполеоном и стало очевидно, что французы всерьез и надолго завязли в Испании, к ним начали прислушиваться.

Но гармония интересов, о которой проникновенно толковал Каннинг, существовала лишь на бумаге. Мир с Великобританией, к чему призывал англичанин, означал войну с Францией, к которой Петербург не был готов и которую стремился избежать до последней возможности. В британской политике утверждался курс на сохранение в незыблемости владений Османской империи, что совершенно не соответствовало точке зрения царизма. Правда, просачивались сведения, что в Лондоне согласны признать российские территориальные приращения как акт завоевания, что в трактовке Форин-офис не означало расчленения державы султана, ибо другие страны в сем не участвовали.

И все же существовавшие противоречия отступали на второй план перед общей задачей обуздания Наполеона, и попытка впрячь Россию во французскую колесницу, предпринятая в Тильзите и Эрфурте, провалилась с треском. Когда Бонапарт вздумал разводиться с бездетной в браке с ним и неспособной обеспечить упрочение династии Жозефиной Богарнэ, все решили, что политические последствия предстоящего сватовства будут неисчислимы. В неофициальных запросах сперва фигурировала великая княжна Екатерина, потом, более определенно – Анна Павловна. Сама предполагаемая невеста пришла в смятение, ведь совсем недавно с церковного амвона Бонапарта объявляли «тварью, совестью сожженной и достойной презрения», а тут – угроза превращения «твари» в царского родственника! Отказ Наполеона от официального сватовства был воспринят как знак надвигающейся конфронтации.

Негласное англо-русское сотрудничество уже налаживалось, в контакты с Петербургом включился принц-регент Георг. 16 августа 1811 года он отправил через представителя восставших испанцев Зеа Бермудеса собственноручное письмо Александру I. В нем важно не содержание, чисто протокольное, а форма и тональность. Выразив глубокую скорбь по поводу наступившего между двумя странами разрыва, он свидетельствовал в нем свои «чувства доброго расположения и приязни, которые не могут быть стерты временем или препятствием», и подписался: «Преданнейший Вам <от имени короля> Георг». На письмо Александр не ответил (не дай бог, о корреспонденции проведают шпионы Бонапарта), но услуги не отверг, намекнув на их желательность окольным путем[366].

В том, что британская дипломатия в решающие месяцы склоняла Порту к примирению, нет сомнения, но и преувеличивать ценность ее поддержки нет нужды. Лондон не спешил с отправкой в Стамбул посла, Британию там представлял в ранге поверенного в делах Чарлз Стрэтфорд-Каннинг, двоюродный брат министра – 25-летний молодой человек, жаловавшийся на то, что месяцами не получает от Форин-офис указаний. Да и возраст на Востоке уважают, а чего не было – того не было. В марте 1812 года Кутузов передавал дошедшие до него сведения, что турки будут настаивать на исключении из договора всякого упоминания о границе в Азии (то есть о вхождении Грузии в состав России): «Сие новое затруднение почитаю я единственно последствием внушений г-на Каннинга, рожденных от торгового корыстолюбия его правительства. Я даже полагаю что неожиданное предложение, сделанное нам Портою, отстранить совершенно статью об Азии, нельзя иному чему приписать, как равномерно внушениям аглицкого поверенного в делах».

Но поступала информация и иного рода: тот же Стрэтфорд-Каннинг в письме на имя турецкого уполномоченного Галиба-эфенди высказался в пользу мира» и прислал в ставку Дунайской армии своего сотрудника Р. Гордона для связи. Содействие достижению договоренности он обусловил согласием турок на границу по реке Прут и пригрозил им, в случае продолжения войны, прорывом британского флота в Проливы[367].

Иную позицию занимала Габсбургская монархия. Обобранная по Шенбруннскому договору 1809 года, она превратилась в младшего партнера завоевателя. Наполеон предложил руку эрцгерцогине Maрии Луизе (сердце при этом никакой роли не играло), и на сей раз с полным успехом. Быть может, принцесса вспоминала детские годы, когда ее спешно увозили из Вены, коей угрожал страшный генерал-корсиканец. Как изменились времена! Австрию втягивали в союз с Францией в будущей войне с Россией, хотя император Франц прекрасно понимал, что разгром России превратит его зятя в распорядителя судьбами Европы, а венский двор – в клиента оного распорядителя.

В то же время и кайзер, и его первый министр К. Меттерних страшились утверждения северного колосса в низовьях Дуная, традиционно считавшихся зоной австрийского влияния, и в Стамбуле интересы Шенбрунна и Тюильрийского дворца во многом совпадали, при том, разумеется, что Наполеон хотел играть первую скрипку в балканских делах, как и во всех прочих