Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914 - [132]

События в Боснии и Герцеговине, провинции, населенной людьми сербского корня и языка, но придерживавшегося трех верований – православия, католичества и ислама, – развивались по особому сценарию. Мусульманская феодальная верхушка относилась враждебно к гяурской затее султаната, к системе преобразований, известных под названием танзимата. На попытки привести их к покорности феодалы и исламское население ответили вооруженным сопротивлением. В мае 1850 года началась карательная акция турецкой армии под командованием Омера-паши. Он прошел мечом и огнем по провинции, не различая христиан и мусульман. Свирепая расправа обеспечила османским войскам боснийский тыл в предстоявшей войне, подняться широко и грозно у жителей не было сил, хотя в 1852 году в Герцеговине зародилось движение под руководством Луки Вукаловича. Австрия сконцентрировала в приграничье войска под благовидным предлогом защиты христиан, что побуждало Порту к осторожности. В годы войны православные жители обратились в Петербург с просьбой о покровительстве и предоставлении православной церкви статуса автокефальной. Последствий обращение не имело, опоры в виде российских войск не было, сражения переместились в Крым.

* * *

В центре внимания, забот, тревог, хлопот и опасений российской дипломатии находились Дунайские княжества. Через них лежал путь на Балканы. Станут ли они мостом для прорыва или превратятся в барьер на пути продвижения? По соседству располагался основной соперник, Габсбургская монархия, давно уже вынашивавшая планы прочного утверждения в низовьях Дуная и изгнания оттуда влияния России. В письме матери эрцгерцогине Софии молодой кайзер Франц Иосиф излагал сокровенные мысли: «Наше будущее – на востоке, и мы загоним мощь и влияние России в те пределы, за которые она вышла только по причине слабости и разброда в нашем лагере, мы доведем русскую политику до краха. Конечно, нехорошо выступать против старых друзей, но в политике нельзя иначе»[566]. Сие означало смерть всего балканского направления российской внешней политики. А одинокий рыцарь монархической солидарности, царь Николай, всерьез воображал, что в Вене обитает ему преданный и им покровительствуемый и благодарный за поддержку в 1849 году протеже.

Занятие Молдавии и Валахии российскими войсками вызвало энергичный протест с австрийской стороны и требование их немедленного ухода. Для придания большего веса дипломатическим демаршам на границе была сосредоточена 50-тысячная армия.

В марте 1854 года Франция и Великобритания объявили войну России, рассчитывая на то, что Австрия последует их примеру[567]. Не тут-то было. Влиятельные круги венской аристократии и армейское командование опасались рушить сотрудничество с самодержавием, считая его залогом существования монархии. В победу над северным колоссом мало кто верил, примеры Карла XII и Наполона не вдохновляли. К осторожности склоняла и скудость финансов. Государственный долг достигал 340 миллионов гульденов, ежегодный дефицит – 100 миллионов. Главе казначейства принадлежало уникальное заявление, сделанное, разумеется, в узком кругу: «Пусть Господь содержит австрийскую армию, я, министр финансов, сделать это не в состоянии»[568]. На позиции безоглядного оптимизма утвердился канцлер К. Ф. Буоль. На заседании Коронного совета он манил его участников повторением ситуации 1813 года и превращением Австрии в арбитра Европы.

Убедить оппонентов ему не удалось: положение финансов аховое, долго воевать страна не в состоянии, да и ни к чему разоренному государству победы. Альянс с Францией и Великобританией вызывал у них тревогу – как бы те не стали способствовать восстановлению независимой Польши. Углубляться в балканские дела с риском погрязнуть в них значило позволить Пруссии решать германские в свою пользу.

Венские хитрецы обманули и союзников, вступать в войну не пожелали и остались в их глазах «проклятым нейтралом». Перекроить баланс сил в Юго-Восточной Европе они собирались с помощью дипломатических маневров. Путь к триумфу, в представлении К. Ф. Буоля, начинался в Дунайских княжествах. Следовало не только очистить их от российских войск, но и самим водвориться там. На то же претендовали и турки, и желательно в одиночку.

Для придания должной убедительности речам дипломатов численность войск в Буковине и Галиции была доведена до 75 тысяч штыков и сабель. 3 июня 1854 года последовал официальный демарш с требованием вывода российских войск из княжеств. 12 июня к нему присоединилась Пруссия. 14 июня числа Высокая Порта, после соответствующих «ходатайств» из Лондона и Парижа, дала согласие на ввод в Молдавию и Валахию габсбургской армии[569]. Союзники вообразили, что добились разрыва между Веной и Петербургом со всеми вытекающими последствиями. Они ошибались. Буоль считал положение «ни мира, ни войны» наиболее выгодным для себя. Берлин отмежевался от опасного курса Вены. По словам набиравшего авторитет и силу О. Бисмарка, готовилось установление австрийского протектората, если не полное приобретение княжеств.

Л. Кошут расценивал австрийскую оккупацию, как нечто «самое чудовищное и опасное в столетии». И. Гика писал: «Великий страх и забота вселились в румынские сердца», а Ш. Голеску даже пожалел Высокую Порту: «Несчастная Турция уже не хозяйка даже у себя»