Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914 - [107]

Король-буржуа прошел в своей жизни огонь и воду. В молодости он вслед за своим отцом примкнул к Французской революции, принял фамилию Эгалитэ (Равенство), служил в ее армии офицером, дезертировал в страхе перед якобинской диктатурой, испытал мытарства эмиграции, добравшись до Соединенных Штатов Америки. Луи Филипп сделал все, чтобы 1830 год не повторил 1793-й[462]. Бывший гражданин Эгалитэ умел терпеть и проглотил нанесенную ему обиду, но что продолжавшееся 18 лет третирование его особы царем наносило большой ущерб отношениям двух стран, не вызывает сомнения. Маниакальная ненависть Николая I к выскочке на престоле преграждала путь к партнерству Петербурга и Парижа и заставляла обитателя Тюильри особо ценить дружбу с Великобританией. Кабинету ее величества оставалось лишь благословлять принципиальность Николая Павловича, а то ведь союз Петербурга и Парижа мог перетасовать баланс сил Европе в свою пользу.

Июльская монархия объявила, что собирается соблюдать все условия Венской системы договоров, и не поощряла реваншистские круги в стране. На самодержца все это не действовало. Испытания победой царь не выдержал, голова его закружилась от успеха, присущая его натуре самоуверенность затмила такие полезные для государственного мужа качества, как реализм, осторожность, взвешенность в суждениях, умение смиряться с неизбежным. Николай Павлович, по сути дела, толкал орлеанистский режим в объятия Джона Буля. А возродившаяся из пепла поражения Франция представляла немалую величину, и у нее были очаги напряженности в сношениях с владычицей морей. В Лондоне косо смотрели на покровительство Тюильри египетскому правителю Мухаммеду Али, на завоевание Алжира, на попытку Луи Филиппа поживиться при разграничении между Нидерландами и родившимся Бельгийским королевством. Глава Форин-офис обошелся тогда с французами откровенно грубо, заявив, что им не удастся оттягать в свою пользу даже капустной грядки. Британцам удалось пристроить на престол в Брюсселе члена своей королевской фамилии Леопольда Саксен-Кобургского. Луи Филиппу пришлось удовольствоваться тем, что он отдал свою дочь в супруги новому монарху. Брак выдался счастливым, и потомки пары до сих пор царствуют в Бельгии.

Было бы неверно приписывать англо-французское сближение 1830-х годов, первое «сердечное согласие», Антанту, исключительно тому остракизму, которому Николай подвергал обитателя Тюильрийского дворца. Всякое слабое правительство во Франции – а таковым являлся орлеанистский режим – нуждалось в добрых отношениях с Альбионом. Приступать к созданию второй колониальной империи, после того как Наполеон растерял остатки первой, можно было только с санкции владычицы морей, хотя бы молчаливой, так что существовали мощные факторы, толкавшие «морские державы» к сближению. В том же направлении действовал Николай Павлович, когда с упрямством носорога портил отношения с Францией. А в образовавшуюся брешь проникала габсбургская дипломатия. Меттерних, в отличие от своих преемников, не выдвигал Турции территориальных претензий, а самодержец после подписанных в Адрианополе соглашений сдал в архив свою наступательную политику на Балканах. Открылось поле для сотрудничества по охране общественных устоев от шашней революционеров.

Меттерних быстро убедился, что парижские «узурпаторы» и не думают посягать на Венскую систему договоров, ведут себя сдержанно и благоразумно, а царизм занялся подавлением своих польских подданных. Двинуться с мечом на Галлию не было ни смысла, ни возможности. Российско-австрийское сотрудничество вылилось, если не считать обмена полицейскими доносами о кознях злоумышленников, в род душевного альянса.

Самодержавию пришлось сражаться с гидрой революции не на Сене, а на Висле. Восстание удалось подавить мерами крутыми и быстрыми. Польский сейм своим постановлением низложил Николая с престола. После этого ни одна держава не выступила в защиту повстанцев.

На этом европейском фоне происходила растянувшаяся на Балканах на четверть века англо-российская дипломатическая дуэль, завершившаяся Крымской войной.

* * *

Охранительные функции на континенте царь Николай собирался сочетать с подчинением ослабленной Османской империи своему влиянию. И как венец всего, виделся ее развал под грузом внутренних центробежных сил без какого-либо вмешательства извне. И тогда станет возможно, не опасаясь упреков и противодействия, призвать Европу к заполнению вакуума, разделу ее остатков на сферы влияния. При этом упускалось из виду, что в еще живой Турецкой державе предстоит иметь дело с сильными, обладавшими большими средствами воздействия соперниками. Царь взял на себя заботу о наследстве «больного человека», как стали именовать Османскую империю, и вообразил, что к этому делу можно привлечь партнеров, которые смерти «больного» не желали и собирались выступить в роли его лекаря. После нанесенного в Адрианополе удара власти султана никто не верил в искренность клятв самодержца, что он не подталкивает Османскую империю к гибели. Затишья в восточных делах не наступило. Неприятности обрушились, как всегда, неожиданно. Осенью 1831 года разразился конфликт между султаном и правителем Египта Мухаммедом Али, который остался недоволен полученным за участие в борьбе против греческой революции вознаграждением. Его войска заняли Сирию. В сентябре 1832 года армия под командованием сына паши Ибрагима преодолела горный хребет Тавр и вступила в Малую Азию. 11 декабря великий везир потерпел поражение в битве при Конье. В Константинополе началась паника, и восточный вопрос вновь встал на повестку дня концерта держав.