Двойной удар - [24]

Когда мы вошли в гостиную, Бри осталась стоять. Я сел напротив Кули на высокий шаткий табурет. В комнате также находились очень старое кресло, журнальный столик, старая декорация домашнего театра и еще один табурет.

— Давно вы живете здесь? — спросил я.

— С тех пор как выиграл в лотерею, — бесстрастно ответил Кули, сидя в кресле. Манеры у него были самоуверенные, и он твердо смотрел мне в глаза.

Вмешалась Бри:

— Мистер Кули, может кто-нибудь подтвердить, что в тот вечер вы были здесь?

Он откинулся на спинку кресла.

— Да. Добрые женщины, приходящие по вызову.

Бри двумя быстрыми шагами подошла к нему, дернула подлокотник кресла и уложила Кули на пол. Потом наклонилась к нему:

— Может, это и смешно, болван, но в последнее время у меня неважно с чувством юмора. Поэтому говори с нами серьезно…

Она зашла дальше, чем зашел бы я, но это сработало.

Актер поднял руки в пародийной капитуляции:

— Девушка, я просто шутил. Остыньте.

Бри распрямилась, но не отошла от него.

— Говори, балбес. Я не хочу остывать.

— Я взял напрокат кинофильм, заказал китайское блюдо из «Дворца Хунань». Его кто-то доставил. Можете поговорить с ним.

— В какое время была доставка? — спросил я.

Кули пожал плечами:

— В семь? В восемь? Где-то в этих пределах. Не знаю. — Бри чуть придвинулась к нему, и он сжался, потом овладел собой. — Я серьезно. Не знаю, когда это было. Но это не важно. Я был здесь весь вечер.

Я был склонен верить ему, но промолчал. Он выказывал слабость во всем — в движении, в разговоре, в том, как быстро поплыл, когда Бри проявила агрессию.

Объект нашего поиска, конечно же, лучше владел собой, был более сильным во всех отношениях и, может быть, являлся лучшим актером.

Бри, должно быть, это поняла.

— Пошли, Алекс.

Перед уходом она повернулась снова к актеру и насмешливо улыбнулась:

— Очень жаль, но на эту роль ты не подходишь. Готова держать пари, балбес, ты слышал такие слова много раз.

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

В девять тридцать воскресного утра, дня посещения церкви, человек с мягким нравом по имени Дэвид Хейнсуигл, бухгалтер, притом не особенно хороший, смотрел с моста вниз и видел, что движение на мемориальной парковой дороге Джорджа Вашингтона становится все интенсивнее. Ведущие на север и на юг полосы были заполнены машинами — правда, не настолько, чтобы мешать кому-то развивать скорость по меньшей мере шестьдесят, а зачастую восемьдесят и больше миль в час.

Время от времени какой-нибудь шедший в северном направлении автомобиль громко сигналил, приближаясь к обычно безлюдному пешеходному мосту над шоссе. Хейнсуигл понимал почему.

Ехавшие внизу люди, должно быть, думали: что делает там в одиночестве какой-то тип в унылой маске Ричарда Никсона? И если так думали, то были правы только наполовину.

Дэвид Хейнсуигл действительно надел маску Никсона, но он не находился в одиночестве. Общество у него имелось.

Начался третий сюжет, и он был необычным — ярким, эффектным, чертовски драматичным.

И игралась еще одна интересная роль: бухгалтера, которому незачем жить, нечего терять, но державшегося очень вызывающе.

На бетоне у его ног неподвижно лежал восемнадцатилетний школьник. Бедняга был мертв, истек кровью из перерезанного горла. Он не мог уяснить, что нужно взаимодействовать и делать то, что сказано. Рядом с ним, прислонившись к стене, из-за которой ее никто не видел с шоссе, сидела девушка.

Девушка была еще жива. Одна ее маленькая рука лежала на коленях; другая, примкнутая наручниками к перилам, вяло поднималась над головой. Над верхней губой, над клейкой лентой обмотанной вокруг головы и закрывающей рот, выступили капельки пота.

Дэвид Хейнсуигл посмотрел на девушку: глаза ее были вытаращены, она дрожала, как наркоманка.

— Как дела? Ты все еще со мной?

Девушка либо не слышала, либо пропустила вопрос мимо ушей. Впрочем, ее ответ не слишком интересовал Дэвида Хейнсуигла. Он снова посмотрел на поток машин на шоссе, рассчитывая скорость, расстояние и нужный момент. Третий сюжет будет представлять собой нечто особенное.

Когда какой-то полный болван посигналил ему, он показал обеими руками «знак мира».[11]

— Я не обманщик, — произнес Дэвид хриплым голосом, подражая Ричарду Никсону. Он старательно отождествлял себя с Никсоном, тоже вызывающе державшимся неудачником.

Дэвид опустился на колени подле девушки. Та отодвинулась примерно на фут — больше не позволяли примкнутые к перилам наручники.

— Не трать силы. Ты в безопасности, так ведь? Пока примкнута к перилам. Подумай об этом. Все хорошо.

Он подсунул руки под тело парня, потом приподнялся с колен. Парень не мог весить больше ста пятидесяти фунтов, но казалось — в нем целая тонна. Мертвый груз не шутка.

Дэвид Хейнсуигл размял мышцы ног, готовясь подняться, и наблюдал за шоссе, сидя на корточках. Увидел свою цель. Примерно в четверти мили показался небольшой белый фургон «тойота». Грузовикам запрещалось ездить по парковой дороге, так что более тяжелой машины не могло быть.

Дэвид передвинулся слегка вправо и оказался на одной линии с ней.

Когда «тойота» была примерно в ста ярдах, он крепче сжал труп.

Когда эта машина оказалась в пятидесяти ярдах, Дэвид встал, мощным движением поднялся во весь рост, бросил труп через перила и наблюдал, как он кувыркается, будто тяжелый мешок. Труп упал на капот «тойоты», раздался треск разбитого ветрового стекла, затем визг тормозов. Вот это да!