Двойной капкан - [54]

Эта поездка и предопределила его дальнейшую жизнь. Точней, дала жизни направление, вектор.

Азиз был сыном директора крупного строительного треста в Грозном. Должность хозяйственная, но по значимости сравнимая не меньше, чем с секретарем обкома.

Все хотели строить себе дома, все были зависимы от строителей, и отцу Азиза не стоило большого труда устроить сына сначала в Московский институт международных отношений по квоте для нацменьшинств, а потом в ЦК комсомола. Предполагалось, что в Москве Азиз наберется опыта, обрастет связями и вернется в Чечено-Ингушетию уже на серьезную партийную работу.

Азиз ничего не имел против. Но поездка в Нью-Йорк все сломала в его планах. Он больше не хотел в Грозный. Он хотел в США. А путь для этого был только один — через Академию общественных наук при ЦК КПСС и Дипломатическую академию. И не только. Необходимо было заручиться поддержкой и самой влиятельной в таких делах организации — КГБ.

Прочные контакты с «конторой» у него были еще со студенческих времен. Пятое Главное управление очень интересовали настроения молодой элиты советского общества — а МГИМО как раз и было отстойником такой элиты. Азиз регулярно представлял отчеты о разговорах, которые вели студенты, наши и иностранцы.

Иногда после его отчетов кого-то отчисляли. Но он не чувствовал себя предателем.

Таковы были законы жизни. Младший должен уважать старшего. Гражданин должен уважать власть. А если ты позволяешь себе нарушать эти законы, кто же в том виноват? Ты сам.

Работая в ЦК комсомола, Азиз уже по должности обязан был контактировать с КГБ. У него появилось там много хороших знакомых, и позже, когда Султану Рузаеву понадобились свои люди на Лубянке, Азиз без труда это устроил.

Азиз был не настолько наивен, чтобы не понимать фальшивости всех отношений внутри застойного советского общества. Но он принимал это без оценки, как данность, как дождь или снег. Такова воля Аллаха. Только безумец может противиться ей. Не будучи правоверным мусульманином по своему образу жизни, он был мусульманином по самой сути характера. И когда горбачевская перестройка закончилась всеобщим обвалом, Азиз растерялся. Он был уже аспирантом Академии общественных наук. Академию закрыли. ЦК закрыли. Партию закрыли. А потом и сам Советский Союз закрыли. Объявили однажды утром, что его больше нет. Это не умещалось в сознании.

По настоянию отца Азиз вернулся в Чечню и стал работать в секретариате генерала Дудаева. Генерал любил окружать себя молодыми способными людьми. Азиз подходил под эту категорию. Он хорошо знал английский и арабский, изучил турецкий язык, выступал на переговорах Дудаева сначала переводчиком, потом стал референтом.

Тогда же он познакомился и с Султаном Рузаевым, молодым префектом одного из самых больших районов Чечни, любимцем генерала Дудаева. А когда началась война, Азиз попал в отряд Рузаева. Еще перед началом войны по приказу Дудаева, озабоченного отсутствием военных специалистов, Азиз закончил краткосрочные курсы вертолетчиков, опыта набирался уже в деле. Он храбро воевал, восприняв идею независимости Чечни как новую данность, не подлежавшую обсуждению, летал на разведку, забрасывал в тыл федералов десанты, бомбил российские мотоколонны, ходил в атаки, не страшась смерти, воспринимая ее не как физическую реальность, а как еще одну возможную данность. И лишь временами, в короткие часы затишья, вспоминал Нью-Йорк с душевным томлением, не свойственным мусульманину и не достойным мусульманина. Но ничего поделать с собой не мог. Он вспоминал не Гудзон или Бруклинский мост, не потрясший его своей устремленностью ввысь Манхэттен, он вспоминал Нью-Йорк в целом, себя в Нью-Йорке и то чувство раскованности и свободы, которое испытал там первый и, возможно, единственный раз в жизни. И вот теперь, всего через несколько часов, когда утянется на восток под сверкающими плоскостями «Боинга» неразличимая с высоты Атлантика, он снова увидит Нью-Йорк.

Но то, что ему предстояло сделать, мешало думать об этом городе так, как думал он в ночных засадах или в чадящих руинах Грозного.

В аэропорту Кеннеди Азиз Садыков сел в такси и назвал адрес: «Эмпайр Стейт Билдинг». Водитель-итальянец удивленно посмотрел на него. Пассажир не был похож на туристов, для которых Нью-Йорк — это скопище достопримечательностей вроде статуи Свободы, Бродвея, Метрополитен-музея или того же «Эмпайр Стейт Билдинг», одного из самых высоких небоскребов города. Он был похож скорей на молодого, но уже преуспевающего арабского бизнесмена лет тридцати пяти, с вальяжной полнотой, с безукоризненным пробором в густых черных волосах. Пышные усы на смуглом лице, золотой перстень-печатка, дорогой кожаный кейс. Такие дельцы обычное дело для Нью-Йорка. Но они, как правило, называют точный адрес. Впрочем, это дело вкуса.

Лишь бы платил и не забывал про чаевые. На всякий случай водитель такси переспросил:

— Вам нужен именно «Эмпайр Стейт Билдинг»? Я вас правильно понял, мистер?

— Корпорация «Интер-ойл», центральный офис, — уточнил пассажир. — Это где-то рядом. Вы, случайно, не знаете?

— «Интер-ойл»! — почему-то обрадовался таксист. — Как это не знаю? Кто же знает, если не знаю я? Да я найду его ночью в тумане и с завязанными глазами!