Двойной капкан - [13]

— Твою мать! — вырвалось у Голубкова. — Пилигрим. Только его нам не хватало для полного счастья!

— Да, — согласился Нифонтов. — Теперь понял, почему я дергаюсь?

— Пилигрим! — повторил Голубков. — Взрыв израильского парома в Средиземном море.

Взрыв вокзала в Болонье. Взрыв торгового центра в Белфасте.

— Не исключено, что и участие в убийстве Альдо Моро, — подсказал Нифонтов.

— Вряд ли, — усомнился Голубков. — Сколько ему сейчас? Сорок два? Он был еще слишком молод.

— Не слишком, — возразил Нифонтов. — В самый раз. После этого он специализировался на взрывах. Скорей всего, после обучения в террористическом центре Ирландской республиканской армии. Или у палестинцев. А может, и там и там.

— Пилигрим! — снова повторил Голубков. — Взрывник! Я был уверен, что он давно сидит где-нибудь в Шпандау вместе со своими друзьями из «красных бригад».

— Он и сидел. Только не в Шпандау. В Шпандау с 46-го года сидел небезызвестный тебе и всему миру партайгеноссе Гитлера Рудольф Гесс. А Пилигрим сидел под Дармштадтом, в специальной тюрьме для особо опасных преступников. Во время следствия ему и еще двоим организовали побег.

— Из специальной тюрьмы для особо опасных преступников? — удивился Голубков.

— Вот именно. Двое погибли при перестрелке. Пилигриму удалось уйти. Перебрался в ГДР, его прикрыла Штази. Дело, конечно, прошлое, но есть у меня подозрение, что и побег организовала Штази. Больно уж профессионально все было сделано, любителям такое не под силу. И тех двоих пристрелили, сдается мне, не случайно.

Они были не нужны. Нужен был Пилигрим.

— Зачем?

— Спроси. Если найдешь у кого.

— А у нас-то как он оказался?

Нифонтов еще походил по кабинету, потом занял свое начальственное кресло за письменным столом и словно бы с брезгливостью захлопнул папку с досье и отодвинул ее от себя.

— Как ты думаешь, Константин Дмитриевич, с кем мы боремся? — спросил он.

— Лет десять назад я бы ответил: с происками мирового империализма. А сейчас… — Голубков пожал плечами. — С теми, кто мешает новой России.

— Я тоже так думал. Но последнее время мне все чаще кажется, что это не так. Мы не с противниками новой России боремся. А в основном с нашей собственной дурью.

Даже не знаю, как ее правильнее назвать — советской или российской. Совковой, в общем. Сначала создаем проблемы, а потом их в поте лица решаем. И слишком часто — в кровавом поте.

— Ты имеешь в виду Афган и Чечню?

— И их тоже, — подтвердил Нифонтов. — Так вот, Пилигрим. Как он оказался у нас.

Очень просто. Незадолго до первого путча КГБ вывез его сначала в Таллин, а потом в Москву. Соорудили надежные документы, дали «крышу». И даже сделали пластическую операцию.

— На кой черт он нам был нужен?

— Это ты у Крючкова, тогдашнего председателя КГБ, поинтересуйся. Решили, видно, что пригодится. Ценный кадр. Четыре языка, включая арабский. Огромные связи.

Широкая известность в узких кругах.

— А дальше?

— А дальше и произошла та самая дурь. Когда началась вся эта заварушка с ГКЧП-1 и с разгоном КГБ, о нем просто забыли.

— То есть, как забыли?! — поразился Голубков.

— Да очень просто. Ты никогда не обращал внимания, как в канцеляриях и бухгалтериях теряют бумаги? Упал листок между столами и лежит ребром. На одном столе нет, на другом тоже нет, а между столами сверху не виден. А под стол заглянуть — это же нагибаться нужно! Так и с Пилигримом вышло. Когда взялись трясти КГБ, до того ли было, чтобы лазить под столами в поисках потерянного листка! В «конторе» только после нашего запроса узнали, что Пилигрим числится за отделом 12-С. Начальник отдела хлопал себя по ляжкам с лампасами, как гусь, который хочет взлететь. И повторял только одну фразу из трех слов. Не буду цитировать. А потом спросил: «Что же теперь с ним делать?»

— А что с ним делать? — хмуро переспросил Голубков. — Выдать его к чертовой матери Интерполу, и пусть они сами разбираются, где и за что его осудить: в Израиле, в Италии или в Лондоне. Это будут уже не наши проблемы.

— Ошибаешься. Не можем мы его выдать. Придется же объяснять, как он оказался в Москве.

— У нас есть на кого валить. Кагэбэшные дела. Тем более что так оно и есть.

— А как ты объяснишь, почему мы укрывали его целых семь лет? Не КГБ укрывало, а ФСБ — служба безопасности новой России. Про листок между столами расскажешь? Кто же тебе поверит? Забыли, а? Детский сад. А поверят — еще хуже. Выставить себя на посмешище перед всем миром — кто же на это пойдет?

— Я бы пошел, — сказал Голубков, закуривая новую сигарету. — Да, пошел бы. Мало мы весь мир смешили? Ну еще раз посмешим. Зато избавимся от этой головной боли.

— Я бы тоже пошел, — подумав, кивнул Нифонтов. — Но не нам с тобой это решать. А те, кому решать, и слушать не захотят. Престиж России! Шутка?

— А интервью, которое Пилигрим хочет взять у Рузаева, — шутка? Ты сам прекрасно представляешь, какую сенсацию он хочет испечь. Этой встречи нельзя допустить.

— Как? Никаких преступлений на территории России он не совершал. А если и совершал, то мы о них ничего не знаем. Нам его даже задержать не за что.

— Проживание по фальшивым документам, — подсказал Голубков.