Двойной бренди, я сегодня гуляю - [13]
Он уже раз опростоволосился, когда решил показать Лаи, как работает калий-аргоновый спектрометр. На Земле и на Барнарде процесс раскопок и лабораторного анализа были разделены — ими занимались разные специалисты, да и калий-аргоновым методом датировки там пользовались больше палеонтологи, чем археологи. Для тех сроков, в которые укладывалось существование земной, а тем более барнардской, цивилизации, обычно хватало радиоуглеродного метода. Но марсианская археология имела дело с другими масштабами времени, и без калий-аргона здесь было не обойтись. Все археологические станции на Марсе были оборудованы спектрометрами — марсианские экспедиции не могли позволить себе роскошь отправлять через космос на Землю тонны образцов. Навыкам работы со спектрометром обучали на целевых курсах марсианской подготовки, по преимуществу на Земле. Всё это Мэлори изложил с присущей ему основательностью и собрался уже приступить к объяснению технических деталей, когда Лаи остановил его.
— Благодарю вас, — прервал он с абсолютно неотразимой улыбкой, — я знаю, как работать с калий-аргоновым спектрометром.
Мэлори пришлось напомнить себе, что молодая внешность Лаи — иллюзия; что он прожил чуть менее половины срока, отпущенного ему экономной природой Барнарды, и объективно они с Мэлори были почти ровесниками. И всё же ему не удавалось побороть себя настолько, чтобы не воспринимать Лаи как мальчишку, пусть и натасканного в инопланетной археологии. И эта его непосредственность... Барнардцы вообще были непосредственны, но от доктора социогуманитарных наук (так значилась учёная степень Лаи в межпланетных документах) Мэлори подсознательно ожидал большей солидности. И где, ёлки-палки, он выучился обращаться со спектрометром?
Просмотрев ещё раз черновик отчёта, Мэлори выключил компьютер и вышел из кабинета. Обед уже давно начался.
— Носорог приплыл! — услышал он, входя в столовую. Фраза исходила от склонившихся друг к другу Коннолли и Флендерса. Кем бы ни был сказавший эти слова, он явно не особенно старался, чтобы его не услышали.
И не было смысла притворяться, будто он не знает, как его называют за спиной. Ну и пусть Носорог, снова расслабляясь, подумал он. Можешь рассматривать это как комплимент. Было бы хуже, если бы тебя прозвали Мокрицей.
— Ну что, ребята, — сказал он, взяв свой поднос в окошке и подходя к общему столу, — нам есть с чем себя поздравить?
— А то! — подхватил Патрик Коннолли. — Жаль только, что выпить нечего, кроме сока.
Он шутливо поднял пластмассовый стаканчик с томатным соком.
— За марсиан, шеф!
— За марсиан, — согласился Мэлори и тронул его стаканчиком свой. Неважно, что звона не получилось. — Думаю, на Земле мы своё наверстаем.
— Не факт, — сказал с другого конца стола Симон Лагранж.
— Что — не факт? — резко обернулась к нему Айена Иху.
— Не факт, что это марсиане. У нас нет никаких доказательств, что это разумные существа. Я бы не стал делать глубоких выводов на основании разрозненных костей.
— Вы считаете, что животные могли бы выжить в таких условиях? — усомнился Джеффри Флендерс. — Датировки дают семьсот миллионов лет. Тогда Марс уже мало отличался от нынешнего.
— Мы не знаем всего о способностях живых организмов, — уклончиво ответил француз. — На Земле известны бактерии-экстремофилы; возможно, на других планетах они могли стать базой для эволюции многоклеточных существ.
— Так или иначе, это первая находка сложноорганизованных форм жизни на Марсе, — с нажимом сказал Мэлори. — И им действительно семьсот миллионов лет! Да в Академии просто удавятся!
— Интуиция вас не подвела, шеф, — по-детски сияя, выдохнул Амаи Ори. — Я хочу сказать, насчёт семнадцатого квадрата...
— Пустяки, — с удовольствием потупившись, проговорил Мэлори. Ори был стажёром, а для того, чтобы поставить на место ершистого салагу, нет ничего лучше расчётливой скромности — смотри, твой шеф не зазнаётся, не зазнавайся и ты. И нельзя сказать, чтобы Мэлори был совсем неискренен, применяя этот приём — чтобы он действовал, нужно хотя бы частично верить самому себе. Мэлори отхлебнул глоток сока.
— Пустяки, — повторил он. — Так, некоторые практические соображения плюс везение... А где Виктор?
Только сейчас он заметил, что в столовой не было Лаи.
— Казак-то? — откликнулся Флендерс. — Ещё не выходил к обеду.
Казак, эхом отдалось в голове Мэлори. Везёт же некоторым с прозвищами. Казаком можно называть в лицо, Носорогом — вряд ли. Одно очко в пользу Лаи.
— Он в лаборатории, — сказала Лика Мальцева. — Обрабатывает данные.
— Пойду взгляну, — решил Мэлори. Отодвинув недоеденные сосиски, он встал. Ему не терпелось увидеть, над чем так засиделся Лаи.
Рабочий отдел на станции состоял из трёх помещений: медиа-зала с обычными компьютерами для повседневных нужд наподобие наведения справок и проверки почты; В-лаборатории с типовым оборудованием и А-лаборатории, где размещались самые чувствительные и дорогостоящие приборы, подсоединённые к уникальному суперкомпьютеру, созданному специально для инопланетной археологии и хранившему в своей памяти колоссальные объёмы данных об известных науке древних культурах. Для допуска в А-лабораторию требовалось разрешение от главы экспедиции, но в этот сезон ею почти не пользовались — не было необходимости.
Комбинация «роман-шутка аспирантки филфака» + «стилизация под британскую беллетристику начала XX века» + «вампиры» не сулит ничего, кроме неизбежного похода к мусоропроводу, однако, по первой же странице «Смерти автора» становится ясно: перед нами исключение из правил!
Что такое языковые заимствования? Эта тема, несомненно, волнует каждого из нас. Ее обсуждают в школе, в учебниках, в научной литературе и на интернет-форумах. Вместе с тем популярные экскурсы в область заимствований, выходящие в России, сводятся по большей части к теме иностранных слов в русском языке. А вот что такое заимствование вообще, по каким признакам мы его отличаем, почему оно возникает в языке, почему ему сопротивляются – книги об этом пока не было. Этот пробел и попыталась восполнить филолог-англист Мария Елифёрова.
Можно ли написать роман о посмертных приключениях героев скандинавского мифа? Как выглядит вечность с точки зрения язычника? Что происходит с древними богами и героями, когда земной мир всё больше удаляется от них? Загробное продолжение истории Сигурда из «Старшей Эдды» становится поводом к размышлению о дружбе, предательстве, верности, ответственности, о человеческой природе, не изменившейся за последние две тысячи лет – а также об исторической памяти и литературном творчестве. История Мёда Поэзии тесно переплетается с историей Столетней войны, Шекспира и Винни-Пуха.
История жизни одного художника, живущего в мегаполисе и пытающегося справиться с трудностями, которые встают у него на пути и одна за другой пытаются сломать его. Но продолжая идти вперёд, он создаёт новые картины, влюбляется и борется против всего мира, шаг за шагом приближаясь к своему шедевру, который должен перевернуть всё представление о новом искусстве…Содержит нецензурную брань.
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».