Двойное Зеро - [3]

За годы работы на ферме отец собрал коллекцию страусят-уродов. У наших подопечных было множество генетических нарушений, из-за которых страус мог иметь четыре ноги, или две головы, или вовсе не иметь головы, только гигантское туловище. Может быть, такое количество генетических дефектов объяснялось соседством нашей фермы с целлюлозным заводом, выбрасывающим в атмосферу диоксин, а может быть, хромом, или полихлоринированным бифенилом, или чем-нибудь еще. Какая разница — важно то, что эти дефекты помогли отцу собрать на ранчо «Двойное Зеро» коллекцию, которая очень его радовала, ну и что в этом плохого? Одна беда: не так уж много для меня осталось места на заднем сиденье со всеми этими яйцами и уродами.

Ресторан, который мы открыли, находился не в Бидуэлле, потому что у нас были о нем плохие воспоминания после конфискации фермы за долги и всего прочего. Но деваться было особенно некуда — только ехать в еще менее населенные края, где жизнь подешевле. Мы остановились в Пиквилле, где все было по-настоящему дешево, тут уж не поспоришь, и где практически нечем было заняться. Жители Пиквилла имели привычку убивать диких кошек. За это полагались поощрительные выплаты. Дети с младых ногтей учились истреблять всю живую природу. Еще в Пиквилле была железнодорожная станция, где раз в день останавливался поезд, идущий в другой штат. Мама решила, что рядом со станцией самое место для семейного ресторанчика: люди, мол, будут рады посидеть в тепле и покое. Там мы и открыли свое заведение, «У Растопырки» — такое прозвище отец дал когда-то одному страусенку с двумя головами. Ресторан был оформлен в традиционном духе — ну знаете, в форме суппозитория, везде алюминий с хромом и музыкальные автоматы в каждой кабинке. А сами мы поселились в задней части того же дома. Я считал себя счастливчиком. Теперь мне можно было ходить в школу получше, и дети там были получше — правда, они звали меня деревней и обвиняли в интимных отношениях с домашним скотом.

Родители купили неоновую вывеску и повесили в зале полку, где отец разместил свою экспериментальную коллекцию, а потом принялись стряпать пирожки с индейкой, и рыбные котлеты, и рагу из индейки, и еще кучу блюд, в которые входило рубленое мясо. В нашем ресторане трудно было отыскать что-нибудь без рубленого мяса. Мама решила, что ресторан не надо закрывать на ночь (так она могла совсем не встречаться с отцом, который работал в другую смену), потому что время от времени в Пиквилле сходили пассажиры с товарных поездов. Это были бродяги затравленного вида, какой бывает у людей, напрочь лишенных имущества. Иногда они появлялись у нас и заказывали жареное яйцо, и тогда отец пытался убедить их взять страусиное. Он притаскивал одно из них, и бродяги получали порцию страусиного яйца, после чего звонкая монета (как правило, мелкая) переходила из рук в руки, и бродяги исчезали.

Отец всегда верил, что на Среднем Западе живут в основном дружелюбные, общительные люди, а потому решил, что, несмотря на все свои хронические неудачи и прогрессирующую меланхолию, непременно должен развлекать каждого посетителя легкой оптимистической болтовней. Он твердо вознамерился стать радушным хозяином. Это был его последний шанс. Он упорно улыбался клиентам и даже мне, он улыбался матери, и это оказалось заразным. Я начал улыбаться кошке, которая поселилась в нашем трейлере, и даже своим одноклассникам, которые звали меня деревней. Но потом все пошло прахом из-за тех же страусиных яиц.

Дело было так. В тот вечер Джо Кейн, владелец бидуэлльского стрип-клуба, ждал своего собственного отца, бидуэлльского окружного прокурора от республиканской партии, который должен был заглянуть к нему по пути в столицу штата: там проходил какой-то громкий процесс. Поезд с прокурором запаздывал, и Джо болтался в ресторане, попивая кофе и слушая на музыкальном автомате все подряд песни Мерля Хаггарда. Несколько часов он притворялся, будто не замечает моего отца, но потом решил все-таки перекинуться с ним словечком. Он подошел к стойке и выдал вежливое пояснение:

— Жду старика. Проездом. Застрял где-то.

Наверное, отец так много думал об этом клиенте, который возник сейчас прямо перед ним, об этом сыне нашего окружного прокурора, что его нервозность возросла до предела. В уголках его рта начала скапливаться белая пена. Бывают такие шахматные партии, в которых сразу загромождается фигурами чуть ли не вся доска, — вот и отец, наверное, пытался заранее просчитать все возможные разговоры с Джо Кейном и оттого почувствовал необходимость сказать что-нибудь исключительно остроумное, а в результате изрек безнадежную глупость.

Он произнес бессмертные слова:

— Ну как у нас делишки?

— «Как у нас делишки?» — повторил Джо Кейн. Разве на свете еще не перевелись люди, способные сказать такое? Неужели эти детсадовские приветствия до сих пор существуют в нашем мире массовых школьных убийств и религиозного фанатизма? Не хватало еще услышать что-нибудь вроде сделай пи-пи или за маму, за папу. Должно быть, отец отыскал в своем мысленном руководстве главу о разговорном гамбите с подзаголовком