Двойное преступление на линии Мажино - [6]

У Эспинака неожиданно проснулся хорошо знакомый ему и называемый им шестым чувством инстинкт самосохранения. В какое-то мгновение его мысль, его воспоминания чуть было не приобрели четкие очертания, но, испарившись, покинули его. Да, одно из этих лиц он видел, и при тревожных обстоятельствах, но он решительно устал, и память его стала сдавать. Он обернулся к Малатру и сделал над собою усилие, чтобы поддержать беседу:

— Что я ценю больше всего, так это то, что здесь моя голова получит отдых.

— Да, могу себе представить, как вы нуждаетесь в отдыхе после ваших семи или восьми лет довольно трудных умственных усилий, необходимых для того, чтобы постичь эту капризную незнакомку, каковой является немецкая армия. А ваши несколько одиночных лихорадочных вылазок в самое нутро гитлеровской Германии, должно быть, истрепали вам нервы. Так что для вас этот батальон — прекрасное дело. Что нужно людям вашей закалки, чтобы отдохнуть, — так это радикально поменять вид деятельности. Здесь вы быстро обрастете новой кожей.

— Не знаю. Это чертово ремесло всюду вас преследует. Представьте, даже сегодня, даже здесь меня осаждают воспоминания. Но поговорим о чем-нибудь другом и, если желаете, давайте не будем держаться особняком и присоединимся к молодежи. Пошли повидаем вашего Брюшо, он уже совсем пьян, безобразник.

Глава II Праздник

— Легэн, умоляю вас, сделайте одолжение, заставьте пить всех этих людей. Они как неживые. Прямо будто на поминках.

Майору д'Эспинаку уже менее чем через две недели после прибытия в форт «Голова Старого Фрица» удалось собрать у себя вечером почти всех, кого только могла предложить гражданская часть населения района в радиусе тридцати километров из игроков в бридж и партнерш по танцам для его офицеров. Но налаживание контактов между этими людьми, которые впервые видели друг друга, шло медленно. Смокинг и штатская одежда, когда их надевают нечасто, настраивают вас на торжественно-чопорный лад, не говоря уже о запахе нафталина. Вечерняя парадная форма одежды никоим образом не располагает к непринужденности и общительности. И, сознавая свою ответственность, хозяин дома беспокоился и нервничал.

— Я уже вам сказал, Легэн, женщин не хватает. Это ваша вина. Я назначил вас вторым замом не ради того, чтобы вы нацарапали мне несколько лишних бумажек, но чтобы вы стали распорядителем церемоний и организатором праздников. Ну-ка пригласите танцевать вон ту грустную крошку, которая так печально зевает в одиночестве на диване.

— Э-э… — сказал Легэн без всякого энтузиазма. — Но она совсем некрасивая, господин майор.

— Может быть, мой друг, и даже скорее всего так оно и есть. Но это племянница генерала — командующего дивизией. Если вы не хотите сделать это для меня, сделайте ради вашего продвижения по службе.

— О-о! Это меняет дело, я лечу! — воскликнул молодой человек.

Накануне в трех самых больших комнатах виллы д'Эспинака все было перевернуто вверх дном. Одна была превращена в деревенский бар: здесь священнодействовал один из самых ценных стрелков батальона — в прошлом настоящий бармен большого парижского ресторана; группа денщиков с большим рвением, вполне окупавшим разбитые тарелки, хлопотала вокруг буфета, за который не пришлось бы краснеть самой взыскательной хозяйке дома.

Другая комната, наиболее просторная, служила залом для танцев. Благодаря хорошему радиоприемнику и радиоле здесь вперемешку звучали фокстроты знаменитого лондонского джаза из «Савойи» и аргентинские танго тех времен, когда этот танец еще умели танцевать, — по словам Эспинака; времен, когда майор еще умел танцевать, — по словам Капеля.

Третья была святилищем игроков в бридж.

Неутомимый Эспинак, чрезвычайно любезный со всеми, создавал атмосферу взаимной симпатии на этой первой встрече. Ему очень хотелось, чтобы она удалась. Только что вошла живущая по соседству чета промышленника в сопровождении двух дочерей; майор устремился навстречу, и не прошло и пяти минут, как он разъединил два поколения, приковав родителей к карточному столу, а смешливых дочерей отправив в объятия своих лейтенантов.

Он дал себе минутную передышку, чтобы окинуть взором свой маленький бал, и с радостью признал, что машина закрутилась. В разноцветном полумраке, устроенном вдохновенным выдумщиком Капелем с помощью шелковых платков, которые он стянул в гардеробе, семь или восемь пар танцевали старинное танго, звучавшее в исполнении Карлоса Гарделя в сопровождении жгучего, великолепного ритма гитар. Громкие выражения восторга, которыми была встречена эта новация, видимо, вызвали беспокойство добродетельной супруги владельца замка из соседнего городка за свою чистую драгоценную дочь. Воспользовавшись перерывом в бридже, она просунула в приоткрытую дверь свое круглое с испуганными, как у курицы-наседки, глазами лицо; лоб ее перерезала складка: минуту она колебалась, взвешивая все «за» и «против». Должно быть, «за» одержали верх, поскольку, улыбнувшись, она исчезла.

«Итак, все идет как по маслу, — весело сказал себе Эспинак, ставший свидетелем этой маленькой сценки. А все же я хорошо сделал, что заставил их в первый раз прийти в парадной вечерней форме. Это несколько стесняет их прыткость в движениях. Попробуй-ка проявить излишнюю нежность с этаким жестким железным ошейником на шее. И если это не слишком радует детей, зато успокаивает родителей».