Двойное преступление на линии Мажино - [52]

— Но что он тебе сказал? — допытывался Капель. — Он говорил долго. И буквально кричал.

Кунц уступил:

— Да, пожалуй, нужно сказать вам это. Едва я поднес к уху трубку, как услышал — я точно помню: Ардан, шеф хочет знать, кого ты подозреваешь, что он… Здесь несколько слов непонятных, что-то вроде «тев», и «случай», и цифра «один», и наконец: «я тебе его даю». Тут я уже пришел в себя. Это все.

Что касается самого телефона, то здесь все очень просто, — сказал Капель. — Он подключен к военной спецсети укреплений. Почтовое ведомство в такой дыре, как наша, ни с кем не стало бы соединять его ночью. Но почему для него сделано такое невероятное исключение? Что касается остального…

— Вы не находите странным, — спросил Легэн, — что этот абонент заговорил прежде, чем капитан назвал свое имя?

— Это может быть объяснимо только в том случае, если телефон предназначен исключительно для использования его вполне определенными лицами. Вы заметили, что звонок имел место ровно в полночь. Даже сегодня вечером, когда он еще чувствовал себя прекрасно, он наметил, чтобы мы прекратили партию, неважно, закончим мы ее или нет, без четверти двенадцать.

— Что следует из всего этого? — задал вопрос Легэн.

Ответить решился Капель:

— Что он находится здесь, чтобы продолжить расследование убийства Эспинака. Мы никогда не разговаривали об этом. Наберемся же смелости сделать это, и без увиливаний. Если Брюшо невиновен, то все мы снова становимся подозреваемыми лицами. Сами для себя мы хорошо знаем, что это глупо, тупо, чудовищно, но для других…

Легэн сердито прервал воцарившееся зловещее молчание: Мы можем всю ночь ломать над этим голову, но от этого нам ничего не станет яснее. Меня от всего этого уже тошнит. Я пошел спать. Спокойной ночи.

Капитан встал, завел будильник, вылил в ванну приготовленные для него лекарства, снова лег, погасил свет и протянул руку к деревянному стеллажу вдоль кровати. Он безошибочным жестом выдвинул несколько книг, достал револьвер и сунул его под одеяло. Вытянувшись во весь рост в постели, он прислонился к стене. Ее холодное и жесткое прикосновение невольно вызвало у него отрезвляющее чувство недовольства собой: уж не волнуется ли он, не разыгрались ли у него нервы?

Он принялся быстро анализировать. Физический страх? Определенно нет. Его широко открытые глаза привыкли к темноте в комнате. Стена мрака, которая только что плотно обступала его, отодвинулась и местами посветлела: отчетливо стали видны очертания мебели, обретая форму, вытянутая рука дискобола, украшавшего консоль в глубине, выступала на сероватом фоне более светлых обоев. Что ж, он не упустит из виду ни малейшего жеста посетителя: он не будет наносить удар первым, но, по крайней мере, у него есть больше шансов задеть противника, чем бывало неоднократно раньше, когда он легко на это шел. С этой стороны все обстояло благополучно.

Отчего тогда это давящее его беспокойство? Ах, вот оно что: придет ли тот человек?

Вдруг не придет. Не была ли ловушка сработана слишком грубо?

Достаточно ли натурально была сыграна сцена? Ардан засомневался. У него было такое ощущение, что он не справился с ответственнейшей ролью. Конечно, этот человек теперь «залег на дно». Ардан представил себе, как он до предела взвинчен, но бдителен и настроен на борьбу после этого таинственного телефонного звонка, предупредившего его о конкретной угрозе среди всех неопределенных опасностей, которые, как он чувствовал, нависли над ним. Он ясно увидел его перед собой, так как уже знал, кто это… Теперь он знал шпиона, и мог бы дать руку на отсечение, но пока не мог доказать это с той же очевидностью, с какой мог доказать его виновность в убийстве. Ибо это был один и тот же человек. Удовлетворит ли полковника Урсо такое доказательство? Тогда все станет легким, простым, не опасным. Но не назовет ли он лишь предположением тот поразительный признак, который Ардан считает вполне очевидным? Может быть. И раньше времени разделаться с этим человеком значило бы злоупотребить доверием шефа.

Итак, шпион уже понял, что Ардан — враг. Теперь он начал размышлять. Вдруг своим тонким умом он понял, что все это провокация? И достанет ли у него смелости, чтобы попробовать выпутаться с помощью нового убийства? Да, он обязательно должен прийти.

Ардан глубоко вздохнул. Он сделал все, что мог. Лучше сделать было нельзя. К нему вернулось хладнокровие. Он готов. Ардан растянулся на прохладной простыне и расслабил все тело, приняв естественную позу. Еще раз удостоверился, что единственная застекленная дверь, выходящая на балкон, закрыта, повернул голову к двери, ведущей на лестницу, почти полностью прикрыл веки, чтобы убедиться, что видит столь же отчетливо. Вытянул под покрывалом руки, взял револьвер, взвел курок и стал ждать.

Его организм, натренированный и подготовленный к таким долгим терпеливым поединкам, служил ему безотказно. Ему не приходилось бороться с желанием уснуть. Он безошибочно определял течение времени. Нетерпение не одолевало его.

Гроза, собиравшаяся в небе во время партии в бридж, наконец разразилась — яростная, но короткая. В воздухе царило теперь безмятежное спокойствие. Ардан понемногу начал ощущать ночную жизнь вокруг виллы, постепенно расширяя поле своего восприятия.