Двойное дыхание - [66]

– Я знаю, мальчик, есть такие женщины, что наркоз не наркоз, а тебя режут по-живому. И такие мужчины. В общем есть, интерн, – хотя Иванов давно уже не был интерном, – такие люди, что умирают вместе и воскресают вместе. И у одного из них всегда найдётся стратегический запас мёртвой и живой воды для другого в должное время.

– Вот кретины, Пётр Александрович, да?! – отвлёк его довольный Потапов. – Сюда ещё Светка с Виталиком рвались с бутылкой. Одна Лось умница – вместо бухла принесла конкретные медикаменты, что будут списаны по обсервации. Я им говорю: «Не превращайте мне интенсивную в кабак. Завтра переведу на этаж, вот в блатной палате и гудите до полной и окончательной выписки».

– Серёжа, ну ты понял, да? Мы об этом нигде не пишем, хотя я, как никто другой, отдаю себе отчёт в том, что это – должностное преступление, и никогда не говорим Иванову.

– Обижаете, Пётр Александрович. О чём вы? Разве что-то было? Все полтора часа гемодинамика была стабильной.

– Вот об этом я и говорю. Кто съел конфеты? Я никаких конфет «Белочка» не видел! – печально улыбнулся Пётр Александрович.

– Ну, мы же с вами сейчас наедине.

– Прости, Серёжа, я в твоём умении хранить секреты не сомневаюсь. Как и во всей бригаде. Просто у этих детей всё поровну. Они являют собой редчайший пример мировой гармонии. Баланс, доведённый до абсолютизма совершенства. И то, что случается с одним из них, обязательно произойдёт с другим. Рано или поздно, так или иначе. И в созданное ими может рикошетом попасть. Ладно, все мудрствования от лукавого. Истинно лишь простое наблюдение и соответствующее моменту действие.

– Ваша правда, господин Зильберман! Я так выражать свои мысли, как вы или Женька, не умею. Хотите тупой анекдот расскажу?

– Валяй.

– Звонок. «Алё?! Это реанимация? Больной жив?!» – «Ещё нет».

– Тьфу ты! Никакого у тебя уважения к охраняемой контрольно-следовой полосе между жизнью и смертью, товарищ «пограничник».

– Так не вы ли сами, Пётр Александрович, не раз говорили, что смерти нет, что жизнь и есть смерть, и наоборот.

– Мало ли что я говорил. Слушай больше, ещё и не такого наговорю. Иногда банан, Потапов, это просто банан.

– Знаю. А дефибриллятор[91] – просто дефибриллятор.

У Маши Ивановой на этапе извлечения плода внезапно произошла остановка сердца.

Она настояла на комбинированном эндотрахеальном наркозе. Сказав, что тупо откажется от кесарева сечения и скончается от отёка мозга у них на глазах, если они собираются оперировать её под эпидуральной анестезией.

Искусственная вентиляция лёгких – великая вещь. Как опция к дару предвидения.

Минус время на интубацию[92]. Плюс электрический разряд, вовремя пропущенный через электролит.

Надежда на Бога помогает не плошать.

Новорождённая девочка на удивление быстро миновала все сложности адаптационного периода. Вадим Георгиевич тихонечко порвал первую неонатальную историю[93], чтобы она, не дай бог, никогда не попала на глаза ни Маше, ни Женьке. С этих станется. Иногда диагнозы ничего не значат. В особенности – предварительные. Для людей, имеющих классическое медицинское образование, подкреплённое некоторым опытом, словосочетание: «множественные кровоизлияния в головной мозг», подтверждённое ультразвуковым сканированием, может вызвать…

Судьбы мира, страх без меры

Накатилися волною,

И упал Франциско Гойя

Навзничь…

Вадим же был куда опытнее Маши и Жени – мы все верим в лучшее, если речь идёт не о нас, – и знал, что чудеса случаются. Иногда пупс, рождённый розовым, с оценкой по Апгар[94] в десять максимально возможных баллов, громко орущий миру не то о своём приходе, не то от ужаса, оказывается куда менее жизнестойким, чем раскрашенное в синеву гематом, петехий[95] и экхимозов[96], молчаливое неприглядное нечто, что, подрастая, становится красивым, здоровым и талантливым. Незачем его друзьям знать то, что знал он – или предполагал, что знал, – в момент рождения их ребёнка. Он достал новый бланк и переписал историю новорождённой наново. Девочка Иванова таращила на Вадима Георгиевича Нечипоренко свои умные голубые глазёнки, вовсе не мутные, как это частенько бывает у младенцев, – мало чьи души настолько быстро очухиваются от субвселенских «перемещений», и, как ему показалось, даже подмигнула, мол, молодец, дядька. «Переутомился», – подумал заведующий детской реанимацией. Он действительно всю ночь не отходил от этого кювеза[97].

– Как назовём? – строго оглядела тётка Анна всех собравшихся в гостиной её дома вокруг стола сразу после выписки Марии с новорождённой из родильного дома.

– У меня нет идей, – сказала Маша. – Главное, чтобы вменяемо и более-менее по-русски. Или что-то, имеющее общепланетарное хождение. Вдруг она замуж за иностранца выйдет.

– Только бы не за мусульманина! – вставила мама Леночка.

– Какой замуж, идиотки?! Она всего десять дней назад родилась. И у неё ещё нет имени. Женя, я считала тебя ответственным взрослым мужчиной. Ну скажи своё мужское слово! Ты у нас всё единственнее и единственнее, – ехидно завершила Анна.

– Помните ли вы, как звали нашу бабушку? – спросил Женька.

– Конечно, помним. К тому же все документы только-только на покойницу оформляла… – отозвалась тётка Анна и хлопнула себя ладонью по лбу.