Двойное дыхание - [29]

– Вы, Мария Сергеевна, слишком любите анализировать. И очень зря. А предлагал я совершенно серьёзно. И предложение в силе. С открытой датой.

– Люблю. Анализировать. Глушу дар, в который не верю. Вернее, пытаюсь разложить его на составляющие, а он не раскладывается.

– У меня в детстве была «блядская железная дорога». Вот она никак не складывалась. То, что не раскладывается, куда лучше того, что не складывается.

– Какая железная дорога? – переспросила Маша удивлённо. Крепкое словечко совсем не шло ему.

– У меня тётя Аня есть, я тебя познакомлю. С будущей роднёй принято знакомиться. Она тебе понравится и расскажет, что на свете много чего такого, как та железная дорога. – Женька засмеялся.

– Ну да, серьёзнее некуда. Уже с родственниками знакомит. Пришёл, увидел, полюбил. Так не бывает. – Она шутливо отмахнулась.

– Бывает. И ты это знаешь.

– Я, Евгений Иванович, уже давно ничего не знаю. Может, когда-то в детстве… В том параллельном детстве, где мы с тобой знакомы или даже породнены, я это и знала. Да только сильно подзабыла.

– Значит, надо всего лишь вспомнить. Знание, а не детство. Потому что что-то мне подсказывает, что твоё детство, Мария Сергеевна, не только не закончилось, но и не закончится никогда.

– Да-да-да. Уже зильбермановских присказок наслушался? «И это только начало!»

– От Петра Александровича я пока услышал только, что его слушать не стоит, особенно по ночам. – Женька улыбнулся.

– Ладно, милый, с детства знакомый интерн, это всё хорошо, но надо работать. Топай в свою обсервацию. Увидимся на утренней врачебной конференции. Рекомендую выпить кофе, потому что так называемые «пятиминутки» менее получаса длятся лишь в особенно неотложных ситуациях, что по утрам случается крайне редко. Акушерство – это крест ночной жизни. Что лично для меня, «жаворонка», порою невыносимо. А ты кто в смысле биоритмов?

– Абсолютная законченная «сова».

– Видишь? Значит, мы уже не подходим друг другу. Представляешь этот кошмар? Для меня шесть утра – это уже поздно, а для тебя одиннадцать – ещё рано. Нам будет слишком скучно вдвоём. Ну, пойду, приму душ и переоденусь. До встречи. – Она встала из-за стола.

– Постой. Это тебе. – Женька поднялся, вырвал из блокнота лист, сложил его вдвое и сунул ей в карман пижамы. – Прочтёшь под утренний кофе.

– Ладно, – сказала Мария Сергеевна и пошла в ординаторскую.

– Что-то подсказывает мне, что нам будет слишком всего. И единственное, чего в этом всём не будет, так это скуки, – тихонько сказал Женька ей вслед.

– Ну что? Уже влюбился? Оставь надежду всяк ей вслед смотрящий! Но ты не всякий. Доброе утро! – Зильберман вышел из кабинета в сопровождении юной девушки. – В Полякову все мужики влюбляются, а потом ненавидят. Все бабы ненавидят сразу. Правда, Аннушка?

Девушка утвердительно кивнула.

– Знакомься, Евгений Иванович, это Анна, вторая акушерка физиологического родзала и моя подопечная. Учу её всему. Но не тому, чему учу Полякову и буду учить тебя. Аннушке такие знания ни к чему, ибо в них печалей больше, чем ей требуется.

– Здравствуйте, Аня.

– Здравствуйте, Евгений Иванович! – послушно сказала юная акушерка и куда-то унеслась.

– Ну, как прошла первая дежурная ночь? Готов к новым свершениям?

– Отлично, Пётр Александрович. Всегда готов!

– Вот и молодец. Сразу после пятиминутки плановое кесарево. Здесь, наверху. Так что или завтракай сейчас, или раньше полудня не удастся.

– Хорошо, Пётр Александрович.

На пятиминутку Женька пришёл заранее и предусмотрительно сел в дальнем уголке. Он прекрасно знал, что здесь у каждого свои законные места, и стайку интернов, что заняли срединные ряды, вежливо прогонят куда-нибудь. К тому же сегодня была пятница. А это означало, что на пятиминутке будут не только врачи, но и средний медицинский персонал. Так что кое-кому придётся и постоять.

Конференц-зал роддома был ему отлично знаком. Он находился на территории кафедры акушерства и гинекологии, и именно здесь Женькиному потоку читали лекции на четвёртом, пятом и шестом курсах. Ничего особенного, увы, он не запомнил. Лекции на теоретических кафедрах были куда интереснее, театральнее, исполнены истинного академического духа. На кафедрах клинических хорошие лекторы встречались куда реже, но не всегда хороший лектор оказывался отличным специалистом-практиком. Скорее наоборот. Эпоха зубров, мощных во всём и всегда, проходила. Правда, Женька застал ещё кое-кого, владевшего как теорией изложения, так и практикой положений. Но они старели, а нынешняя профессура и даже академики мельчали в питомниках узких специализаций, мало чем напоминающих непролазные дебри универсальной земско-клинической медицины.

Взять, к примеру, хотя бы нынешнего заведующего кафедрой акушерства и гинекологии. Говорили, что Николай Валерьевич в родзале последний раз был лет двадцать назад. Его интересы парили в сферах более финансово притягательных. Скажем, в эндоскопической гинекологии. Да и там он был скорее «двигателем прогресса», нежели рабочим механизмом. Кажется, на шестом курсе он читал им лекцию по женской эндокринологии, и одна не в меру ретивая студентка слишком замучила светило уточняющими и детализирующими вопросами. Она как раз собиралась стать эндокринологом и собаку съела на всех этих гипоталамусах, гипофизах и органах-мишенях. И мишенью в конечном итоге стала она сама. Потому как академик был не только зол, но и памятью на лица и фамилии обладал неплохой.