Двойники. Правда о трупах в берлинском бункере. - [12]

Шпеер отмечал также, что Гитлер избегал обычных мирных разговоров. «Оглядываясь назад, я думаю, что это его черта заставляла большинство его знакомых чувствовать себя стесненно. Думаю, я понимал, что это странность, я знал, что он человек сверхъестественный, я просто не хотел признаваться себе в этом».

Свидетельства тех, кто знал Гитлера в начале его карьеры и чьи отзывы были записаны в те времена, к сожалению, тоже дают искаженную картину, ибо они были написаны и содержали критику в адрес Гитлера или впечатления о нем, когда их авторы разошлись с ним или пострадали от него. Тем не менее ранние свидетельства нацистов— соперников Гитлера Эрнста Рема и Отто Штрассера, а также самозваного руководителя отдела по общению с иностранной прессой Пуци Ханфштенгла остаются бесценными, тем более имея в виду скудость других критических оценок.

По воспоминаниям и Рема и Штрассера, Гитлер питал такое отвращение к критике, что убегал с любых совещаний, где хоть как-то оспаривалась его точка зрения. Примечательно, что Гитлер терпеть не мог встреч с промышленниками, которые отличались самоуверенностью, которую давали большие деньги, самоуверенностью, мешающей стремлению Г итлера быть главным действующим лицом на любой сцене. Штрассер утверждает, что это было результатом того, что Гитлеру не хватало апломба и уверенное! и в себе; он не терпел, когда оказывался не главным специалистом в вопросе, который обсуждался. Более того, он очень болезненно относился к своему скромному происхождению и к тому, что малообразован. Всю свою жизнь Гитлер поносил интеллектуалов, осуждая «чересчур образованных людей, набитых знаниями и интеллектом, но у которых отсутствует хоть один основной инстинкт».

И в этом он стал настолько несговорчив, что его советники быстро научились не высовываться со своей эрудицией. Умственный уровень этих советников соответственно снижался. Они вынуждены были выслушивать обычные суждения Гитлера об этих «наілых негодяях, которые всегда знают все лучше всех», или еще более откровенное: «Интеллект вырос на почве аристократии и стал болезнью»

На Гитлера большее впечатление производили люди с умом, приносившим моментальную выгоду. В 20-х годах человек, обладавший таким талантом, произвел на Гитлера такое впечатление, что он стал брать у него уроки публичных выступлений. Человек этот, по фамилии Хануссен, был к тому же астрологом и предсказателем будущего, короче говоря, мошенником. По воспоминаниям Штрассера, Хануссен научил Гитлера тому, как важно театрально выглядеть на сцене политических собраний, чтобы добиться максимального эффекта. Хануссен отстаивал также идею пробуждения мистицизма, необходимого для овладения германской душой.

Взрослому человеку, тем более не немцу по национальности, трудно слушать записи «речей Гитлера», не изумляясь при этом тому, какой эффект эти речи производили на аудиторию тех лет. Фразы были построены, речи длинны, в них сплошные повторы, так что читать их очень трудно, и тем не менее они сильно воздействовали на немецких слушателей. Для скептически настроенного внешнего мира, где циничные репортеры сообщали об этом феномене в сжатых недоуменных фразах, подобное явление оставалось необъяснимым. Журнал «Ньюсуик» писал, что «женщины падают в обморок, когда он с побагровевшим от напряжения лицом наклоняется к аудитории». Журналистка Джэнет Фланнер отмечала: «Его красноречие заключалось в распущенном галстуке, прилипшей ко лбу челке, остекленевших глазах — он походил на загипнотизированного человека, выкрикивавшего свою речь в исступлении». Расположение людей на сцене, сосредоточенность, восприятие аудитории, стремившейся услышать то, что она жаждала услышать, готовой поддаться массовой истерии, в значительной мере объясняют этот феномен, но не совсем. Другим фактором являлась «отличимость» Гитлера. Промышленник и политик из Восточной Пруссии Герман Раушиинг писал: «Каждый, кто сталкивался с этим человеком лицом к лицу, обращал внимание на его рассеянный взгляд, пустой и холодный, глаза казались жесткими и смотрящими куда-то вдаль, каждый ощущал, что человек этот странный, ненормальный». Адъютант Герхард Болдт вспоминал за несколько месяцев до конца «непередаваемый, мерцающий его взгляд, который одновременно потрясал и выглядел совершенно неестественным». Даже сам Гитлер упоминал, что люди считали его ненормальным: «Они всегда говорили, что я безумен».

«Отличимость» была фактором, который имелся и у Муссолини, но в его случае это проявлялось в смехотворном позировании и напыщенности, в сочетании с театральным запрокидыванием головы, которое угрожало свернуть ему шею, но подчеркивало его любимый характерный атрибут — подбородок.

У Гитлера не было такого выдающегося вперед подбородка, и по сравнению с Муссолини он выглядел не столь комичным. Тем не менее кинохроника того времени демонстрирует его чудовищную, абсурдную поглощенность собой — вряд ли это было естественное поведение. Плечи всегда расправлены, грудь вперед, руки перед собой, кисти постоянно вращаются, вызывая представление о человеке, собирающемся взлететь. Многие его телодвижения выглядели смешными, напыщенными, неуместными. Частенько его походка и принимаемые позы напоминали одного из героев диснеевских мультфильмов. И тем не менее аудитории они нравились — их воспринимали как признак решительности. Однако у Гитлера бывали и моменты неуверенности — он начинал сомневаться, является ли в действительности такой великой фигурой. В кадрах ранней кинохроники и в более редких фильмах последних лет легко заметить эту неуверенность: неуверенные движения рук, вытянутые вперед ладони, как это обычно делают женщины, и взгляд, о котором говорил Раушнинг.