Двойник - [34]

— Не, мужики, не катит, — наотрез отказался таксист. — Танки там. По радио сейчас сказали. Я тачку недавно в аренду взял. А если что — с чего жить?

— Поехали ко мне, я переоденусь, а ты позвонишь, — предложил Иван. — Катерина там, наверное, не знает что думать.

Герман возразил:

— Связь наверняка отключили.

Но автоматическая международная связь, как ни странно, работала. Катя взяла трубку после первого же гудка:

— Ты?! Наконец-то! Тебя не арестовали?

— Нет, почему меня должны арестовать?

— По телевизору передают, что в Москве путч. Я вся извелась. Ты не звонишь. Я позвонила маме. Она сказала, что тебя скорее всего арестовали. Говорит, сейчас арестовывают всех богатых людей. По спискам.

— Дура твоя мама! — не выдержал Герман.

— Не кричи, — попросила Катя. — Пожалуйста, не кричи. Гера, я боюсь. Если с тобой что-нибудь случится… Гера, я тебя люблю, помни о нас.

Злости на тещу сразу как не бывало.

— Со мной ничего не случится, — сказал он. — Я тебя люблю. Не волнуйся, все будет хорошо. Пока мы любим друг друга, все будет хорошо.

Из спальни появился Кузнецов — в ладно пригнанном камуфляже, в спецназовских ботинках с высокой шнуровкой. На груди красовались афганские награды — медаль «За отвагу» и орден Красной звезды.

— Поговорил?

— Поговорил.

— Что-то не так? — обеспокоился Иван, глядя на необычную, как бы растерянную улыбку на лице друга.

— Все в порядке. Все так. Лучше редко когда бывает.

— Тогда поехали разбираться с этими говнюками, — заявил Кузнецов. — ГКЧП. Мы им, блядям, покажем ГКЧП! Они, суки, не знают, с кем связались!

— Поехали, — решительно кивнул Герман. Иван сразу включился в организацию обороны Белого дома, мелькал в окружении вице-президента Руцкого, а Герман вместе со всеми катал деревянные бобины из-под кабеля, таскал арматуру на баррикаду, и все время его не оставляло ощущение какой-то глубинной неправильности происходящего. Телефонная связь с заграницей не прервана. Внешторгбанк захвачен, но как-то странно, наполовину. Ельцин не арестован. Подтянутая к Белому дому бронетехника как встала, так и стоит.

Стемнело, пошел мелкий дождь. С наступлением ночи тревога усилилась. Но ничего не происходило. На рассвете возле костра, у которого грелся Герман вместе с другими защитниками Белого дома, появился Иван Кузнецов, возбужденный, с автоматом Калашникова на плече, объявил:

— Все, мужики! Пиздец котенку, не будет больше срать! А что я говорил? Они не знают, с кем связались!

— Они не читали работу Ленина «Государство и революция», — высказал Герман предположение, которое зрело в нем всю эту ночь.

— Как?! — поразился Иван. — А ты читал?

— Читал.

— На …?!

— Чтобы знать, что делать, если решу устроить государственный переворот.

— А они, выходит, не читали?

— Выходит, не читали.

Кузнецов захохотал, от восторга даже бил себя по ляжкам:

— Во, блин! А туда же! А я все думаю: чего они ни хера не делают? А они Ленина не читали!

Всю следующую ночь они раскатывали по Москве на такси, поили водкой солдат и офицеров, пили сами, пьяные не от водки, а от переполнявшего их чувства победы, молодости и свободы.

Попытка государственного переворота, предпринятая ГКЧП, хоть и закончившаяся ничем, укрепила Германа в правильности его решения переехать в Канаду. Эти Ленина не читали. Найдутся те, кто читал. И хотя после развала СССР стало ясно, что обратного хода уже не будет, Россия погрузилась в такую неразбериху, что только идиот мог планировать возвращение в Москву.

Потом Илюшка пошел в школу. Потом родился Ленчик. По настоянию Кати забрали к себе тестя и тещу. Герман согласился с условием, что он снимет для них квартиру, и они будут жить отдельно. Семья укоренялась в Торонто, как саженец в благодатной почве. И не успел Герман оглянуться, как обнаружил, что прошло уже двенадцать лет после его первого прилета в Москву.

Но воспоминание о тех днях так и осталось в самых глубинах его сознания, как озноб после долгого пребывания на морозе. Прилетая в Шереметьево, он первым делом машинально смотрел на шоссе: не выползают ли из тумана танки. И даже как бы принюхивался: туман это или чад солярки от дизелей бронетехники.

Так и теперь, перед тем как сесть в присланный за ним черный шестисотый «мерседес» с пожилым молчаливым водителем Николаем Ивановичем, Герман окинул взглядом многолюдные тротуары и забитые машинами подъезды к зданию аэропорта, чтобы убедиться, что дома все в порядке.

Шныряли таксисты и частники, вылавливая клиентов, милиция проверяла документы у лиц кавказской национальности, омоновцы и оперативники в штатском напряженными взглядами сканировали толпу, сверяя мелькающие перед ними лица с сидевшими в памяти ориентировками на преступников и потенциальных террористов. Выбравшись из толчеи, машины скатывались по крутым съездам и устремлялись к Москве мимо придорожных щитов с рекламой бразильского кофе, итальянской мебели и автомобильных свечей фирмы «Бош».

И никаких танков.

Дома было все в порядке.

Герман давно уже получил канадское гражданство, но по-прежнему не считал себя эмигрантом. Он остался гражданином России и ощущал себя гражданином России. Часть времени он проводил в Торонто, где на тридцатом этаже на King street в Даунтауне располагался центральный офис холдинга «Терра-интернейшн», часть в Москве, в поездках по России и по странам, где были закупочные офисы и представительства «Терры». Возвращаясь в Торонто, он чувствовал себя океанской рыбой в аквариуме. Чисто, безопасно, удобно, но не разгонишься — сразу ткнешься в стекло. Таким аквариумом представлялась ему Канада. Россия же была его родной стихией, открытой всем ветрам, сотрясаемой всеми штормами. Она была — океан. Да, грязный. Да, в мазутных пятнах. Да, с акулами, ядовитыми муренами и прочими гадами, нападающими исподтишка.