Двойник для шута - [53]

Родись Эрлтон в другое время и в другой стране, он непременно стал бы полководцем. Ему нравилось покорять и завоевывать — и делать это без потерь, красиво и изысканно. Он не признавал победу победой, если она была добыта с натугой, на последнем дыхании, ценой немыслимых потерь. Ему хотелось несомненного превосходства. То, что он сейчас предпринял, должно было сильно укрепить его позиции. Правда, какое-то время Эрлтон был вынужден просто ждать результата. Но он умел ждать и умел терпеть — в прошлом у него было достаточно времени, чтобы овладеть этим сложнейшим из всех искусств.

Он закрыл глаза и погрузился в дремоту.

Эрлтону чудился океан: его песчаное дно, покрытое раковинами и мелкими камнями, усеянное обломками судов, поросших водорослями. Он чувствовал, как ходят по нему раки-отшельники и крохотные крабы, как снуют в придонном слое мелкие рыбешки. Он ощущал ток холодной воды, перемещение ее слоев, когда наверху бушует шторм. Он видел скользких прозрачных медуз и свирепых подводных хищников, а еще — огромные черные тени, бесшумно скользившие мимо, куда-то в бездну, наполняя его разум невероятным ужасом. Это был его вечный кошмар, и он не знал, куда от него деться.

Тощее, изможденное тело, из которого неведомая сила выпила всю влагу, отчаянно требовало новых жизненных сил и энергии. Эрлтон надеялся на то, что со временем он решит эту проблему, но сейчас ему был известен единственный способ оставаться в живых. Способ этот был неприятен своей ненадежностью и трудоемкостью; он напоминал о тех, кого сам магистр презирал всей душой, — жалких деревенских знахарях и колдунах, которым недоступны истинные знания и могущество. Его унижало, что он, Эрлтон, глава Ордена Черной Змеи, вынужден пользоваться столь варварскими средствами, лишенными элегантности и изящества, вызванными очевидным бессилием того, кто поступает подобным образом. Но он не имел права прибегнуть к помощи иных сил, всколыхнуть пространство и тем привлечь к себе внимание своих врагов, да и не хотел пользоваться запретной магией.

Человек в серебряной маске стиснул зубы и глухо застонал.

Он ясно видел, как его лицо объедают полосатые яркие рыбешки с огромными спинными плавниками, похожими на перья, и ему стало жутко.

Он дернулся в бассейне, и загустевшая, остывшая жидкость, кое-где взявшаяся комками, выплеснулась через край.

Иногда кровь все же сворачивалась, невзирая на испытанные средства, которые добавляли в нее, чтобы сохранить свежей в течение нескольких часов.

Сиварда Ру и герцога Аластера срочно вытребовали из-за праздничного стола. Гвардеец подошел к ним неслышно, наклонился над ухом своего командира и сказал всего несколько слов, после чего герцог Дембийский осторожно тронул сидящего рядом Сиварда за рукав и незаметно покинул собравшихся. Одноглазый последовал за ним, все еще сжимая в руке свиную ножку, с которой капал упоительный соус. Расстаться с этой добычей у начальника Тайной службы не было сил.

Пиршество было в самом разгаре. Музыканты превзошли сами себя, исполняя одну прекрасную мелодию за другой. На свободной от столов половине зала кружились в медленном танце больше сотни пар. Жонглеры и шуты развлекали своим искусством прочих, не давая им скучать. Слуги сбивались с ног, унося пустые блюда и доставляя взамен с кухни все новые и новые шедевры. На отдельном столике стоял свадебный торт необъятных размеров, похожий на бело-голубое облако, случайно застывшее на огромном золотом блюде. От него распространялся такой восхитительный аромат, что гости с нетерпением предвкушали десерт.

Императрица была очаровательна и приветлива, император щедро одаривал гостей вниманием, и уход нескольких его приближенных попросту остался незамеченным.

Аббон Флерийский подумал-подумал да и направился следом — все равно спокойно сидеть среди гостей, сгорая от любопытства и нетерпения, он не мог.

Друзей он обнаружил в кабинете Сиварда — то есть довольно далеко от пиршественного зала. Сюда едва долетали отголоски праздника: была слышна музыка, но казалось, что все это происходит в каком-то другом измерении, где нет места боли и крови, смерти и страху. И было немного завидно, что есть люди, которые могут себе позволить не думать о неприятном хотя бы сегодня. Правда, как мало их — этих людей — и насколько больше тех, кто обязан скрывать свою озабоченность под маской веселья и беззаботности.

Кабинет одноглазого был обставлен предметами скромными, но чрезвычайно дорогими. Большую часть комнаты занимал стол красного дерева с гнутыми бронзовыми ножками и шкафы, стоящие вдоль стен. Их полки буквально ломились под тяжестью пухлых фолиантов, переплетенных в дешевую свиную кожу или темную ткань. Эти книги были предназначены отнюдь не для развлекательного чтения, и украшать их никто не стремился. Главным достоинством томов была невероятная прочность как самих листов, так и переплета. Все шкафы имели тяжелые дубовые двери и запирались на замки. У стола стояло кресло с алой бархатной обивкой, немного напоминающее трон. Два или три кресла поменьше были небрежно сдвинуты в сторону камина, который теперь, в жаркое летнее время, был пуст и холоден. На мраморной каминной доске стояли вырезанные из камня фигурки — Сивард был страстным их любителем, и друзья, зная об этой его невинной слабости, охотно дарили ему подобные вещицы. Высокие стрельчатые окна в кабинете-были забраны надежными толстыми решетками, ибо многие желали бы проникнуть в святая святых Тайной службы императора и поинтересоваться ее секретами.